– Да я там с весны не была. Что мне там делать, сам подумай?
– А Любаше что делать? Ты ведь решила, что она там?
– Не знаю. Странно, что ни ты, ни я об Оленевке даже не вспомнили.
– Мне в голову не могло прийти, что Любаша туда потащится. Зачем?
– Ой, не знаю, Саввушка, но что-то на душе неспокойно. Как позвонил Юрка, так сердце и защемило. И давит, давит. Не иначе к беде.
– Не каркай, – отмахнулся он и скомандовал: – Поехали. Ключ от дома у тебя с собой?
– Нет, конечно. Один ключ там, возле бани спрятан. А другой в шкатулке, дома.
– Поехали, – повторил он нетерпеливо.
– А этой что на месте не сидится? – заметив, что я направляюсь с ними, ворчливо осведомилась «бабуля».
– Я без нее скучаю, – отрезал «внучок», и мы отправились к Пелагее.
Жила она в доме у реки, то есть в таком месте, где цены на жилье прямо-таки зашкаливают. И самый скромный домик стоит десятки миллионов, а Пелагеин оказался настоящим дворцом, так что оставалось лишь гадать, какую сумму выложили за этот осколок Арабских Эмиратов.
– Зайдете? – покидая машину, спросила Пелагея, как видно, решив доконать меня лицезрением своего богатства.
Если честно, взглянуть было любопытно, хоть ни малейшей зависти и не возникло. Я даже подумала: жить в таких хоромах, должно быть, обременительно. Понадобится домработница, садовник и прочие. В общем, постоянно будешь натыкаться на чужих людей.
– В другой раз, – сурово ответил Савва, и Пелагея поспешно удалилась. Вернулась буквально через несколько минут. И пожаловалась:
– Чего-то у меня мандраж начался, достаю ключи, а руки дрожат. Ой, не к добру!
– Просил же не каркать, – проворчал Савва, и мы поехали в Оленевку.
По дороге я выяснила следующее: Оленевка – село в сорока километрах от города, на территории природного заповедника. Место, само собой, уникальное. Дед Саввы, видно, тот еще жук, купил турбазу по соседству, снес все постройки и возвел дом. На вопрос зачем никто ответить не мог. Подозреваю, и сам дед в том числе. Хотя, возможно, мечтал отдохнуть душой на природе. Пару раз действительно туда наведывался, потом как-то охладел. Под конец жизни собирался дом за ненадобностью продать, но не собрался. У Пелагеи тоже руки не дошли. Присматривал за хоромами некто Юра, живущий в Оленевке: стриг газоны, поливал растения, в общем, был кем-то вроде садовника, ну и сторожа. В дом не заглядывал, ключей у него не было.
Пелагея продолжала нудить о предчувствии, Долгорукову это надоело, и он начал взывать к доводам разума:
– С чего ты взяла, что Любаша туда поперлась? Далась ей эта Оленевка.
– С того и взяла… – вздохнула Пелагея, явно чего-то не договаривая.
Сорок километров мы преодолели довольно быстро, качество дорог прямо-таки удивило. Правда, от Оленевки до бывшей турбазы пришлось ехать по проселочной, но отсутствие асфальта с лихвой компенсировал вид из окон: вековые сосны стояли сплошной стеной, которая заканчивалась где-то за горизонтом.
Наконец мы подъехали к металлическим воротам, рядом с которыми стоял мотоблок с прицепленной к нему тележкой. В тележке, как вскоре выяснилось, дремал тот самый Юра.
Мы вышли из машины и направились к калитке. Пелагея открыла ее своим ключом, вошла первой и закричала:
– Юра, ты где?
– Здеся, – неуверенно ответили за нашими спинами, и над тележкой возникла заспанная физиономия с заплывшими глазами, сизым носом и свежей ссадиной на лбу. Не знаю, каким он был садовником, но сторожить я бы ему точно ничего не доверила. Определить его возраст возможным не представлялось, от сорока и до бесконечности, как любит выражаться мамуля.
Юра выбрался из тележки и, нетвердо ступая, приблизился к нам.
– Полина Сергеевна, милости просим, – низко кланяясь, начал он. – В родное гнездо, так сказать…
– Какое гнездо? Я тебе что, дятел? Ты, мерзавец, опять пьяный?
– Ни-ни, – прикрывая рот ладонью, отчаянно замотал головой он. – Это вчерашнее. Прошу пардон за запах. У кума юбилей. Святое дело.
– Ты ж татарин! – не унималась Пелагея. – Я тебя и взяла, потому что татары не пьют. Не стыдно тебе? У вас же этот… забыла, как его…
– Магомет, – подсказала я.
– Вот, он самый. Пить вам категорически запретил.
– Понятное дело, – вздохнул Юра. – Но как не выпить, если юбилей у кума? А так я как стеклышко. Да вам любой скажет: трезвее меня в Оленевке не найти.
– Ладно, что там у тебя, показывай.
– Свет горит, – забегая вперед, сообщил Юра, радуясь, что тему горького пьянства хозяйка оставила. – Вот, гляньте.
Мы подошли к бревенчатому дому, очень похожему на русский терем, сбоку – открытая терраса с резным крылечком. В окнах первого этажа горел свет, что на ярком солнце не сразу и разглядишь.
– Давно горит? – спросила Пелагея, поднимаясь на крыльцо.
– Так это… сегодня увидел. Приехал траву косить… Газон-то какой, Полина Сергеевна, не газон – загляденье! А кусты как подстриг…
– Молодец. Ключ проверь, – шепнула она Савве.
Тот направился в сторону сооружения поменьше, тоже с открытой верандой. Пелагея опустилась на широкую лавку возле двери, дождалась, когда Савва вернется. Он протянул ей ключи.
– Зря зубами клацала, – сказал сердито. – Ключи на месте, значит, никого в доме нет.
– Ну и слава богу. Ты заходи, а я пока здесь побуду, воздухом подышу.
Савва досадливо покачал головой, открыл дверь и вошел в просторный холл, где горела кованая люстра с плафонами из желтого стекла. Я замерла неподалеку от двери, решив, что торопиться не следует, пусть Савва сначала весь дом осмотрит. Меня от сюрпризов уже подташнивало, и новых я не желала.
Савва вскоре проговорил:
– Ева, скажи Пелагее, пусть в дом заходит. Хватит на скамейке сидеть.
– Ты ничего не нашел? – спросила я, вздохнув с облегчением.
– Любаши здесь нет, если ты ее имеешь в виду, но кое-что есть.
Если честно, мне и «кое-что» не особо нравилось. Выйдя из дома, я позвала Пелагею.
– Что там? – спросила она тревожно, вслед за мной заходя в просторную гостиную с бревенчатыми стенами, на которых висели в деревянных рамах павлопосадские платки, а рядом стояли плюшевые кресла, огромный диван и под стать ему плазма, которая на фоне платков и бревен выглядела довольно нелепо.
– Похоже, здесь были гости, – сказал Савва, когда мы вошли, и кивком указал на стол, где стояла открытая бутылка шампанского, рядом бокал, апельсины и плитка шоколада.
– Это Любаша, – заметно побледнела Пелагея. – Ты во всех комнатах смотрел?
– Во всех. Ее нет, а следов пребывания достаточно.
