– Доча, тебе требуется помощь…
– Это точно, – кивнула я.
– Первое, что ты должна сделать, освободить свое сознание…
– Пойду освобождать. Всего доброго.
Мама неохотно поднялась.
– Довезешь меня до дома? – спросила она.
– На чем? – Свою машину я продала месяц назад, чтобы расплатиться с самыми насущными долгами, но мама успела забыть об этом.
– Ах да…
– Давайте я вас отвезу, – предложил лучезарный Максик.
– А вам не надо еще немного помедитировать? – удивилась я.
– Не надо, – ответил он. – Мой рабочий день уже закончился.
– Счастье какое, тогда везите.
– Кошмарный характер, – прокомментировала мама. – Ослиное упрямство… Отцовские гены.
– Да, все плохое у меня от папы.
Я направилась к двери, а Максик спросил:
– У тебя неприятности?
– У меня хренова туча неприятностей. Боюсь, не рассосется, даже если сутками освобождать свое сознание.
– Ты разозлилась, что я о Константинове забыла? – вздохнула мама, сворачивая свой коврик. – Ну, извини, увлеклась. Как там старикан, живой?
– Надеюсь.
Очень захотелось сказать маме про картину, не только ей меня радовать, но при Максике делать этого уж точно не стоило. И я спешно покинула зал, а потом и фитнес-центр, ругаясь сквозь зубы.
До дома я добиралась довольно долго, а, оказавшись возле своего подъезда, на скамейке обнаружила Максика. На сей раз он был не в шортах и носках, а в джинсах и белоснежном пуловере, и я подумала, не хватает только крыльев и нимба над головой.
– Маму я отвез, – сообщил он застенчиво.
– Ты брачный аферист? Или тебе просто жить негде?
– У меня квартира в центре, а твоя мама – хороший человек и нуждается в помощи. Она очень несчастна.
– И что мешает ей быть счастливой? – вздохнула я.
– Отсутствие любви.
– Ну, теперь-то, как я понимаю, с этим порядок.
Он весело засмеялся.
– Она вовсе не влюблена в меня, как ты, наверное, решила, – вдоволь насмеявшись, заявил он.
– Ага, вы просто родственные души.
– Лучше не скажешь. Не так часто встретишь человека, с которым даже помолчать приятно… Такими людьми надо дорожить.
– Ага. А здесь-то ты с какой стати устроился?
– Мама беспокоится. Ей кажется, у тебя неприятности.
– Кажется? Передай маме, со вчерашнего дня мало что изменилось.
– Я знаю о ваших трудностях. Мама мне все рассказала. Вы можете на меня рассчитывать.
– В смысле – вместе ограбим банк?
– Это противозаконно. Совершать противозаконные поступки – значит…
– …послать свою карму на фиг, – подхватила я.
– Ну, можно и так сказать, – пожал плечами он. – А что у тебя в пакете?
Должно быть, парень решил сменить тему, но весьма неудачно. При упоминании о пакете меня заметно перекосило.
– Портрет, – ответила я.
– Твой?
– Нет, одного малопривлекательного дяди. Между прочим, его обессмертил Пикассо.
– Типа у тебя в пакете картина Пикассо?
– Типа да.
– Прикольно.
– Не факт. Ладно, маму будем спасать завтра. Я, так и быть, спасусь сама. Всего доброго.
– Рад был познакомиться, – сказал Максик, протягивая мне руку.
– А уж я как рада.
Он аккуратно пожал мою ладонь и зашагал к машине, старенькому «Ленд Крузеру», что притулился на въезде во двор.
– Охренеть, – пробормотала я, подводя итог этого дня.
Полночи я не могла уснуть. Ожидала то звонка от Верки, то появления полиции с ордером на арест.
Вскочила в семь. С трудом дождалась восьми утра и поехала к Константинову. К девяти должна была вернуться Светлана. Если повезет, Верка дом тут же покинет и я наконец избавлюсь от Пикассо.
Еще только свернув в переулок, я поняла: дело плохо. Точнее, я знала это с того момента, когда вчера вечером не смогла попасть в дом. Теперь самые жуткие опасения материализовались в виде сразу трех полицейских машин, стоявших у ворот.
– Пикассо… – простонала я, в том смысле, что меньше трех машин ему уж точно не полагается, и притормозила.
Первым побуждением было идти в дом и сдаваться. Объясню, как все было, позора не избежать, но посадить вроде не должны, раз сама пришла и картину вернула. Хотя… тут же потянуло бежать отсюда со всех ног… Это-то я могу, а с картиной что делать? Спрятать где-нибудь, а когда все уляжется, каким-то образом незаметно вернуть. Подозревать первым делом начнут меня и Светлану Петровну. А тут еще мой поспешный уход вчера…
Я топталась на месте, понимая, что пора решаться. Чертыхнулась и зашагала в супермаркет по соседству. Сунула пакет в ящик для хранения вещей на входе, для вида прошлась по магазину и отправилась к дому Константинова.
Чем ближе я к нему подходила, тем очевиднее становилась вся глупость моего вчерашнего поведения. Надо было дождаться Верку, а потом хоть оглушить ее, тем самым ненадолго избавившись, и вернуть портрет на законное место.
Я уже подходила к калитке, когда услышала голос Светланы Петровны:
– Евочка!
Я повернулась и увидела, что сиделка бегом меня догоняет, развив весьма приличную скорость, и это при больных коленях, на которые она вечно жаловалась.
– Доброе утро, – поприветствовала ее я, с опозданием сообразив, что звучит это как-то издевательски.
– Доброе? – поравнявшись со мной и пытаясь отдышаться, пробормотала она. – Ты что, не видишь? У нас полиция. Ох, чуяло мое сердце… Стерва Верка не пришла, и с этим старым хмырем что-то приключилось.
– Что вашему хмырю сделается?
– А чего тогда полиция?
Мы ускорились и вошли в калитку, которую Светлана открыла своим ключом. Когда мы поднимались по лестнице, входная дверь распахнулась, и мы увидели мужчину лет сорока в джинсах и белой рубашке навыпуск.
– Светлана Петровна? – спросил он, обращаясь к сиделке.
– Да, – прошептала она.
– А вы? – повернулся он ко мне.
– Я… я здесь убираюсь.
– Ева Рогужанская? – уточнил он, я молча кивнула, и мужчина сказал: – Проходите.
На негнущихся ногах я вошла в холл, следом двигалась Светлана, бормоча под нос:
– Господи, господи…
Очам моим вскоре предстала довольно странная картина: человек пять мужчин передвигались по первому этажу, невероятно деятельные и явно чем-то занятые, правда, непонятно чем. Взгляд мой замер на ближайшем ко мне упитанном дяде хорошо за пятьдесят, и до меня вдруг дошло: отпечатки пальцев снимает, по крайней мере, очень на это похоже.
