– Да, жаль, – согласился Савва и поспешно простился.
– Ничего себе, влюбленный мужчина! – усмехнулась я, когда мы оказались на улице. – Фамилию Любаши даже не вспомнил.
– Судя по распечатке телефонных звонков, он звонил ей трижды, последний раз в тот день, когда Любаша утонула.
– Но ведь это подозрительно, как считаешь?
– Я считаю, мент прекрасно знал, что она покойница. И возле Любаши вертелся не из-за высоких чувств. Если Каверин шантажировал бывшего приятеля, то Любаша представляла для Осмолова угрозу. А ну как расследованием занялись бы вновь?
– Ты считаешь, за рулем действительно был Осмолов? И мент об этом прекрасно знал?
– Что и позволило ему открыть свой бизнес. А когда запахло жареным, заставило избавиться от свидетеля, лишив Каверина главного козыря, а себя возможных неприятностей.
– Но… убийство Любаши делало его положение еще хуже. Одно дело – использование служебных полномочий в корыстных целях, и совсем другое – убийство.
– Скорее всего, выхода у него просто не было, если Осмолов настоял…
– И что теперь? – спросила я. – Как мы выведем этого гада на чистую воду?
– Никак, – ответил Савва, очень меня удивив.
– Что значит никак? А если он действительно ее убил?
– Почти уверен. А вот менты уверены, что никакого убийства не было. Никто Любашу не топил. А если нет дела, то Желтков может спать спокойно, сколько бы мы его ни навещали. Только что он дал нам понять, как объяснит свой внезапный интерес к Любаше. Случайная встреча и вспыхнувшие чувства. Так что если в ее квартире найдут отпечатки его пальцев, а в его машине ее…
– Ты сказал, что видел его на записи…
– Соврал, – развел руками Савва. – Он мент, и на камеру обратил бы внимание. И на дачу с Любашей уж точно бы не поехал на своей тачке, так что высматривать его «Мерседес» на дороге бесполезно. Я думаю, он следил за ней некоторое время и узнал о даче. Потом предложил встретиться, обсудить ситуацию с Чуйковым. Напоил снотворным и утопил.
– Ужас, – пробормотала я. – И мы позволим ему жить спокойно?
Тут Савва повернулся ко мне. Мы уже некоторое время топтались возле машины, он распахнул дверь со стороны пассажира и сказал:
– Ни за что.
– А как же…
– Шлепну его на хрен, и дело с концом.
– Савва! – заголосила я.
– Я образно, дорогая…
– Прекрати эти шуточки. Я и так вся на нервах.
– Будем их беречь. А я начну ломать голову, как достать мента.
Вернувшись домой, Савва засел в своей мастерской и даже ужин проигнорировал.
«Бог знает, до чего он додумается», – испуганно размышляла я и часов в одиннадцать вечера, когда остальные члены нашей коммуны разбрелись по комнатам, отправилась к нему.
Савва покрывал лаком какую-то резную штуковину, деталь будущего мебельного шедевра, надо полагать.
– Что, не спится? – спросил он, взглянув на меня.
Я пристроилась на скамейке и хмуро ответила:
– Я обычно поздно ложусь.
– Да? Учту.
Он снял перчатки, привалился к верстаку и теперь меня разглядывал.
– Савва, меня беспокоит сложившаяся ситуация, – вспомнив, что я честная девушка, сказала я. – Точнее, меня беспокоят твои возможные поступки. Мы должны действовать строго в рамках закона.
– Ага. Интересно, чего мы таким образом добьемся.
– Это не имеет значения. Точнее, имеет, но… Не в тюрьму же садиться, чтобы восстановить справедливость!
– Ева, – спросил он, – ты в меня влюбилась, что ли?
Вопрос поставил в тупик. Значит, вот как он это видит? Я притащилась на ночь глядя… черт…
– Придурок! – сказала я, поднимаясь и направляясь к двери.
– Значит, нет? – огорчился он. – А жаль.
– Серьезно? – усмехнулась я. – Извини, что задела твое самолюбие.
– Самолюбие? Ева, ты дура.
– Это я уже слышала.
– Но по другому поводу. Самолюбие-то здесь при чем?
– Привык, что девицы тебе на шею вешаются? – разозлилась я. – Все эти Любаши и прочие…
– Любашу похоронили, а прочих я даже не помню.
Он вдруг оказался рядом со мной, и я забеспокоилась.
– Отойди, – сказала резко.
– Как скажешь, – кивнул он.
Я сделала шаг назад, но он шагнул ко мне и заключил меня в объятия.
– Сейчас заору, – предупредила я, он ответил:
– Валяй…
И стал меня целовать. Очень хотелось оттолкнуть его и наговорить гадостей, но еще больше хотелось, чтобы он продолжал. Пока я пыталась с этим разобраться, мы оказались в его комнате. Куда меня, кстати, внесли на руках. Если честно, к тому моменту соображала я плохо, чему смело могу приписать все последующие действия. Савва, напротив, похоже, очень хорошо знал, что делает. Закончилось это вполне предсказуемо. Однако у всего этого был плюс, который перевешивал все возможные минусы: в ту ночь я была абсолютно счастлива. И под утро уснула на плече Саввы в полном блаженстве.
Пробуждение не было столь приятным. Проснулась я оттого, что за дверью работал пылесос. Комнату заливал солнечный свет, Саввы рядом не оказалось. Вот тут я затосковала, дважды обозвала себя дурой и один раз идиоткой. Нажила себе еще одну проблему – влюбилась в совершенно неподходящего парня! Теперь начнутся страдания, сожаления и прочее, как будто мне и без того мало беспокойства.
Тут распахнулась дверь, и в комнату вошел Савва с подносом в руках.
– Привет, – сказал он, сияя, точно новенькая монета, и устроился у меня в ногах, поставив поднос на резной столик рядом с кроватью. На подносе – чашка кофе, бутерброды, апельсиновый сок и розочка в скромной вазе.
– Который час? – спросила я.
– Десять, – ответил Савва, убрав улыбку.
– А ты с этой хренью по всему дому шел?
– Что за хрень ты имеешь в виду?
– Я имею в виду… кто кофе готовил?
– Я сам. Думаешь, я не способен сварить кофе и бутерброды нарезать?
– Народ торчит в кухне? Обязательно было ставить всех в известность?
– А чего таиться? – удивился он. – Все равно всю эту кодлу на свадьбу звать.
– Какую свадьбу, идиот?! – зашипела я.
– Ева, ты себя слышишь? Жениться на тебе может только идиот? У тебя явно заниженная самооценка.
– Нормальная у меня самооценка. А твои шуточки…
– Я не шучу. Я делаю официальное предложение. Выходи за меня, будем жить долго и счастливо.
