Верония не вышла — выскочила из особняка, словно за ней гналась ядовитая виверна,и ловко перескочила через порожек. Очень жаль, что не споткнулась. Следом вынесли дорожный сундук. Дверь закрылась. В холле стало очень тихо. В воздухе витал слабый аромат сладких духов.
В Эсхарде после неприятных гостей обычно драили полы. Считалось, будто нехитрый ритуал смывал из памяти нежелательных визитеров путь в дом. Интересно, Доар сильно расстроится , если его любовница забудет, где находится особняк?
— Эрл, принесите в мастерскую огней, — попросила я, собираясь вернуться в пристройку. — Совсем темно стало.
— Сию минуту, — кивнул он.
По всему былo заметно, что он недоумевал, каким образом новая жена сохраняла хладнокровие после появления соперницы, не разгромив мужнин кабинет, словно взбесившаяся горгулья.
Мы даже не успели разойтись, как дверь отворилась заново! В холл ворвалась Верония. Похоже,из нас двоих что-нибудь разгромить собиралась именно она. Щеки раскраснелись от ярости, взгляд метал молнии, рыжие волосы стояли дыбом, как у кошки, приготовившейся защищать территорию от нахальной захватчицы.
— Я уеду, но прежде кое-что тебе скажу! — процедила взбешенная рыжая и решительным шагом двинулась в мою сторону.
Она остановилась в полушаге. Мы были одного роста,так что ее голова закрывала оторопевшего лакея, явно не понимавшего, что делать . Бежать хозяйке на помощь самому, позвать охрану или взять печеньку и с азартом последить, как две девицы вцепятся друг другу в лохмы.
— Не питай напрасных надежд на счастливое семейное будущее, ваш брак — фикция, — сквозь зубы заявила ревнивица. — Он бредит местом посла в Эсхарде, поэтому ты здесь . Не сомневайся, я была, есть и буду.
Я кинула выразительный взгляд на оторопевшего лакея.
— Займусь огнями, — пробормотал Эрн и поспешно слинял из холла, вероятнее всего, притаившись за дверью.
— Убедишь его развестись? — быстро спросила я.
Решив, что над ней издеваются, Верония окончательно рассвирепела:
— Мы вместе с тех самых пор, как он вернулся из триановых шахт и поселился в восточной долине. Между нами никогда ничего не изменится. Точно не из-за эсхардской женушки!
После возвращения из Эсхарда Доар действительно работал на триановых рудниках?!
— С ума сойти, на лице ни одной эмоции. Правду о вас говорят: одна надменность, а вместо крови ледяная водица, — издевательски скривила она губы, очевидно, решив, будто задела меня насмешливым прозвищем, каким называли эсс, выскочивших замуж за риорцев.
— Не унижайся, — тихо вымолвила я.
Верония скрипнула зубами и резко развернулась, едва не стеганув меня по лицу рыжими локонами. Наконец она убралась из особняка и с такой яростью шибанула входной дверью, что по холлу разнеслось эхо, а на потолке вдруг вспыхнула всеми огнями каскадная люстра. Хлынувший свет нарисовал на паркете причудливую тень, затопил каждый уголок просторного помещения, и я оторопело осмотрела холл.
Стены были покрыты быстро тающим инеем. Большие окна, выходящие на парадную лестницу, оказались затянуты льдистыми узорами. Не веря собственным глазам, я провела пальцем по стенной ткани. На рисунке остался влажный след. Я не могла припомнить, когда в последний раз теряла контроль над магией. Наверное, в раннем детстве. И из-за кого? Любовницы фальшивого мужа. Какой позор! Хорошо, не успела отправить стенные ткани в приют для девочек, ведь, похоже, в холле действительно придется делать ремонт.
В пристройку я не вернулась. Пока слуги убирали учиненный беспорядок, закрылась в спальне. Особняк окутал тяжелый влажный холод, обычно исчезавший через пару дней после магического срыва, но пока от него не спасал даже зажженный камин. Сидя перед раскрытым секретером, я крутила в руках самописное перо и не решалась связаться с Доаром. В голове теснились десятки вопросов о том, что на самом деле случилось после его возвращения в Риор. Ответит ли?
Собравшись духом, я начертала на раскрытой ладони одно слово: «Поговорим?» и сжала кулак. Сквозь стиснутые пальцы вырвались острые лучи магического сияния. Надпись исчезла, но должна была появиться на руке мужа. Этим нехитрым фокусом отправлять друг другу коротенькие послания мы пользовались в академии.
Кусая губы, я смотрела на ладонь и ждала, когда проявится ответ. Доар молчал. Вдруг в мертвой тишине комнаты прозвучал насмешливый потусторонний голос:
— Записки на руках?
Я вздрогнула от страха и резко обернулась. Зеркало на туалетном столике тускло мерцало, рама светилась . Из отражения усмехался Доар в рубашке с небрежно расстегнутой верхней пуговицей и закатанными руқавами. Изображение было размытым, словно окутанным белесой дымкой. Видимо, он пользовался артėфактом «живое зеркало».
— Раньше ты была многословнее, мне не хватало ладони, — заметил он, когда я встала напротив туалетного столика. — Что ты хотела?
— Ты действительно работал в триановых шахтах?
— Да, — последовал короткий ответ.
— Долго?
— Чуть больше года, — кажется, он насмешливо изогнул бровь. — Хотела поговорить о рудниках, поэтому позвала среди ночи?
В Эсхарде из уст в уста передавали сказочные истории о том, как нищие рудокoпы находили крупные триановые самородки и в одночасье превращались в богачей.
— Ты заработал состояние в шахтах?
— Я не обязаң отвечать.
— Знаю.
— После смерти дядьки ко мне перешло семейное дело, — вдруг признался он.
— Тогда зачем?
Последовала пауза. Эгоистично я хотела услышать, что он вовсе не пытался измучить себя каторжным трудом лишь бы не думать о маленькой беловолосой эссе. Но Доар молчал.
— Не скажешь? — спросила я.
— Что это, Аделис? — Он нехорошо усмехнулся. — Не могу различить через зеркало. Ты никак беспокоишься? Прошу — не надо.
— Не надо — что? — внутри появилось раздражение.
— Не выходи из роли и не веди себя, как настоящая жена. Тебе не идет. — Он резко щелкнул пальцами. Зеркало мгновенно прояснилось, и в нем появилось мое вытянутое от возмущения лицо с гневными пятнами на скулах. Вот и поговорили как здравомыслящие люди!
ГЛАВА 4. Семейная жизнь в хаосе
Ругаясь на чем свет стоит… Сжимая зубы, чтобы не ругаться на чем свет стоит, рыжеволосые бородатые разнорабочие, все утро мирно сдиравшие в холле полотнища отсыревших стенных тканей, пристраивали на спину каменного грифона ледяную фигуру. Одноногий паршивец наотрез отказывался седлать крылатого монстра. Пока вторая нога, согнутая в колене, дoжидалась в тележке, когда окажется приставленной и аккуратно припаянной к телу, это самое тело ерепенилось, никак не желая становиться частью фонтана: заваливалось, съезжало и грозилось остаться без головы.
