Ирена положила трясущуюся руку на круглый пластмассовый абажур – будто на теплый черепаший панцирь.
* * *
– …Это что такое?
Управляющий-телохранитель похож был на довольного пса, притащившего хозяину дохлую крысу. Ирена не сомневалась, что именно он, обыскивая комнату, обнаружил ее тайник; теперь, стоя за спиной Семироля, он с готовностью ожидал новых приказаний.
– Что это, Ирена? – удивленно повторил Семироль.
В руках у него была бывшая простыня, разорванная полосами и превращенная в веревку. Поначалу Ирена мастерила лестницу – но на рассвете, отчаявшись, вывязала на конце ее крупную неумелую петлю. Другое дело, что дальше намерений дело не пошло; Ирена рассчитывала, что по крайней мере до следующей ночи тайник ее останется в неприкосновенности…
Зря надеялась.
– С бабами всегда много возни, – с сожалением заметил управляющий.
Она отвернулась. Оба были ей до невозможности противны – и упырь, и его пес.
Подошла к окну.
Горы, подсвеченные солнцем. Далекое блеклое небо. Дорога, до которой уже никогда не добраться.
Жаль Сэнсея, оставшегося ТАМ. Жаль безмозглую черепаху.
И, как ни странно, Анджея тоже жаль. Теперь она может в этом себе признаться…
Она стояла у окна, спиной к своим палачам, и смотрела, как кружится в блеклом небе хищная птица.
– Ирена…
– Оставьте меня в покое. Мне надоело ждать, пока вы меня убьете. Либо убивайте сейчас – либо идите в…
Она никогда не злоупотребляла такими словами. Может быть поэтому они звучали в ее устах особенно убедительно.
Пауза.
– Хорошо, – раздумчиво сказал упырь. – Возможно, вы правы… Не следует дольше тянуть. Идемте.
Она помолчала, лихорадочно пытаясь отыскать глазами птицу; птица исчезла.
Тогда она медленно обернулась, все еще не желая верить собственным ушам:
– Сейчас?!
– Да. Именно… Идем.
– Прямо сейчас?
– Сама не знает, чего хочет, – сказал управляющий.
– Заткнись, Сит!!
Мордоворот отшатнулся к противоположной стене. И замолчал, по-видимому, надолго.
– Ирена… руку.
Ее безвольные ватные пальцы легли в странно горячую, цепкую ладонь. Горы… Она в последний раз оглянулась.
«Анджей, спаси меня…»
Горы. Как на календаре. Открыточный пейзаж, когда-то украшавший стену спальни…
Покачивались стены. Резиновой лентой прогибался пол. Гармошкой топорщилась лестница.
«А потом я вылезу из гроба и тоже стану вампиршей…»
– Ирена, спокойно. Спокойно. Вот так… Тихо. Это мой кабинет… Садитесь. Вот, выпейте водички. И послушайте меня внимательно… Можете меня внимательно выслушать?
– Я невиновна, – сказала она и закашлялась.
– Это не имеет значения… В глазах закона вы виновны. Согласно приговору вы должны быть мертвы. Это ясно?
Он все еще держал ее за руку. Мертвой хваткой.
– Ян, вы садист? – спросила она, удивляясь внезапной ясности ума. Как будто на смену обморочному состоянию пришло полное спокойствие.
– Нет. Я спрашиваю не ради удовольствия, а для пользы дела… в конечном итоге для вашей же пользы, Ирена.
Она хрипло рассмеялась.
– Не смейтесь… потому что я планирую оставить вас в живых. Вопреки приговору. Ясно?
Она молчала.
– Вы этого хотите, Ирена? Жить?
Слишком быстро все происходит. Значительно быстрее, чем она успевает воспринимать. Натянуть бы одеяло, задуматься. Погладить теплую черепаху под настольной лампой…
– Жить?..
– Я знаю, что вы медленно соображаете, но не настолько же!
– Жить? Хочу.
– Уже хорошо… Тогда с вас маленькая услуга. Согласитесь?
Она помолчала еще. Какое это, оказывается, счастье – положить руку на теплый черепаший панцирь…
– Скажите, какая.
– Торгуемся?
– Нет. Скажите, какая услуга.
– Родить мне ребенка. Моего ребенка. Желательно сына, но тут уж как получится…
Она молчала.
Ей только сейчас открылось, что она сидит в кресле. И комната, где она находится, действительно кабинет. Письменный стол, по краям которого небоскребами возвышаются стопки бумаг. Неустойчивыми башнями. Неудобно вывернув шею, смотрит через плечо суставчатая настольная лампа, а вдоль стен ровными рядами стоят корешки строгих архивных папок…
«Не сейчас, – говорил Анджей. – Через год. Или два. Время есть. Ты еще молода. Не сейчас, Ирена…»
– …Ирена. Медленно соображать – не порок, главное соображать хорошо… Я вас не тороплю. Подумайте. Когда загорится зеленая лампочка – скажете…
– Какая лампочка? – спросила она после паузы.
– Как в светофоре. Как в контролере-автомате – зеленая лампочка готовности… Самое обидное, что при вашей медлительности вы далеко не дура. С вами хорошо переписываться… по крайней мере легче, чем вести беседу.
Всю свободную от стеллажей стену занимала карта. Великолепная, подробная, яркая карта, и кое-где живописно торчали булавки…
– Именно я? Почему?..
– Потом объясню.
– А…
– После родов вы оставите ребенка отцу, то есть мне. Получите новые документы, кучу денег, авиабилет в любой конец Земли… Свободу и независимость. И начнете, как говорится, жизнь заново. В чудном домике у моря. Или сделаете пластическую операцию и выкупите свой собственный дом. Как хотите. Единственное условие – ребенка не попытаетесь отыскать под угрозой разоблачения. Я понятно выражаюсь?
Комната утопала в полумраке. Только круг света от суставчатой лампы косым пятном лежал на стеллажах.
– Мне надо подумать, – сказала она шепотом. – Обязательно надо подумать.
* * *
К Анджею липли дети. Все и всяческие. Дети друзей и знакомых, и просто случайно встреченные на улице. Даже подростки к нему липли – хотя бы те мальчики и девочки, с которыми он «моделировал» на кухне некое подобие «настоящей жизни»…
Однажды Ирена полчаса помогала ему снимать с дерева карапуза лет шести – тот забрался высоко и не умел слезть. Сидел на верхушке и орал, как кот, а мать курицей носилась вокруг дерева, и Анджей, который под руку с Иреной шел на чей-то день рождения, скинул свой светлый пиджак и полез наверх, и снял малыша, как снимают котов, а Ирена стояла с пиджаком на плечах и «руководила», выкрикивая предостережения…
– Из тебя вышел бы неплохой отец, – сказала она небрежно, когда она искали на улице кран, чтобы Анджей мог вымыть руки.
