– В Сталинграде.
– Вот же тебе выпало… – аж закрыла ладошкой рот женщина.
– Да ничего. Бывали и похуже места. Но, согласен, трудно было.
– Да уж, мужики. Хлебнули вы… – кивнула Валя, думая о чем-то своем.
– Валентина, да о чем ты? – воскликнул я эмоционально. – Как будто в тылу лучше было? Я с сорок третьего списанный, уж повидал, как в тылу живут. Да вам памятники надо ставить при жизни, за ваш труд и выдержку. Тянуть детей, работать на износ, вот кто уж натерпелся, так это вы, труженики тыла! Знаешь, чего навидался я в покинутых деревнях и селах? Врагу не пожелаешь, в этом и наша, мужиков, вина, что фрица так далеко пустили, – я нисколько не преувеличивал, действительно так считал. Очень, очень трудной была жизнь в тылу. Да, там, где было далеко от фронта, может, и полегче, но думаю, ненамного. Кушать-то везде одинаково хочется. А дети? Сколько их от голода умерло…
– Спасибо тебе, Саш. За такие слова спасибо, – горько произнесла женщина и вдруг, встав из-за стола, подошла ко мне. – Поцелуй меня, пожалуйста, – сказала она тихо, постояв несколько секунд возле меня, а у самой слезы в глазах стоят.
Что говорить, остался я у Валентины аж на неделю. Тогда, услышав такую просьбу, я вскочил со стула, едва не опрокинув стол, и сграбастал эту хрупкую женщину в объятья. Когда мы расцепились после долгого поцелуя, я лишь спросил, где дети. Валя ответила, что ребятишки в школе и саду, придут к обеду. Детки были еще совсем малые, две девчонки, Катя восьми и Аленка пяти лет, и мальчик Сева, шести лет от роду. Как мы оказались в спальне, даже не понял. Одежда была сорвана в одно мгновение. Валя набросилась на меня так, что казалось, задушит в объятиях. Как женщина может тосковать по мужику, Валя показала наглядно. Сколько бы мы мяли друг друга в постели, неизвестно, выбрались только по приходе детей. Мне было крайне неудобно, нас хоть и не застали в кровати, мы просто услышали шум в сенях и встали, но все же чувствовал я себя не в своей тарелке. Девчонки, те как-то просто поздоровались и занялись каждая своим делом, а вот малец был с характером. На предложение матери познакомиться тот и бровью не повел. Молча зыркнул глазами и, развернувшись, утопал куда-то, несмотря на возгласы матери.
– Не знаю, что это с ним? – удивленно сказала Валя, когда мы вновь остались одни.
– Ревнует, наверное, он же мужик! – всерьез ответил я.
– Да, он батьку очень любил… А тот его.
– Не любил, а любит, поэтому и реакция такая.
– Да, я что-то и не думала, что в его возрасте можно думать о чем-то таком, – казалось, женщина была расстроена, но на самом деле она просто очень удивилась реакции сына.
– В войну дети взрослеют рано, – предположил я.
В тот первый день у Вали я вообще никуда не ходил. Та после обеда проводила детей на рыбалку, они ходили куда-то к морю, а мы вновь остались вдвоем.
– Валь, извини, а тебе самой не нужно на работу?
– Я кладовщицей в порту работаю, у меня смены. Сутки работаю, потом сутки отдыхаю. Я тебя вчера встретила грубо, прости, просто только со смены пришла, спать ложилась.
– Это ты меня извини, свалился тебе как снег на голову.
– А знаешь, как я рада такому снегу? – Валя вновь меня поцеловала, а когда получила от меня ответ, то даже задрожала вся. – Даже не знаю, что на меня нашло. Ты не думай, я не какая-нибудь… – Валя сделала серьезное лицо, – у меня кроме Николая, мужа, никого никогда не было. А тебя утром увидела, ночью-то злая была, словно бес вселился.
– Просто ты по мужу соскучилась, какой он у тебя был?
– Да обычный, – как-то уклончиво ответила женщина, – муж как муж. Взял меня за себя, когда мне только восемнадцать исполнилось, а через год я Катюху родила.
– Ты извини, что я тебе о нем напоминаю.
– Да ничего, я уж забывать стала. Ты меня, наверное, дрянью считаешь, я ведь не по мужу соскучилась, чего уж врать, а… – Валентина замерла на несколько секунд и, выдохнув, продолжила: – По мужику я соскучилась. Как разглядела тебя утром, так просто с ума сошла. Не знаю, первый раз такое со мной.
– Не разочаровалась? – улыбнулся я.
– Ты что? – улыбаясь и смущаясь одновременно, произнесла женщина.
Вот так и жил я у Валентины целую неделю. Козел, ведь не хотел бабу разочаровывать, но все же мне нужно было уходить, ведь я не для этого в Союз вернулся. Было тяжело, признаюсь честно, как-то запала в душу эта первая, после возвращения, встреченная мной женщина. Дождался дня, когда Валя уйдет на работу, да и ушел. Записку оставил, надеюсь, все поймет, не маленькая уже. Написал просто, что у нее же будут проблемы, если я не вернусь, сейчас под суд угодить, «как два пальца об асфальт». Оставил Валентине половину всех денег, у меня их много стало после налета на бандитов. Специально их нычки я не искал, так, собрал лишь, что по карманам лежало. На печке в кухне, возле самой трубы, чемодан стоял, в нем куча всяких документов, то ли «липовые», то ли настоящие, с убитых и обворованных граждан. Вот в этом чемодане деньги и лежали, вперемешку с документами. В ценах я пока еще плаваю, но денег на вид было много, мне хватит. Вот и оставил женщине часть, дети у нее еще малые, пригодятся, если вдруг в ней пролетарская совесть не проснется.
От деревни шел через перелесок, так быстрее до трассы. Еще у Вали, я сбрил волосы под ноль, а еще и усы с бородкой. Они хорошо укрывали лицо, я их давно отрастил, даже документов в Штатах не осталось с чистым лицом, на всех я был с растительностью на лице. Сбрив всю эту поросль, я словно помолодел, наверное, даже Валя бы не сразу узнала меня теперь. Конечно, если меня раздеть и осмотреть, даже не пристально, то все мои «особые приметы» сразу выползут, но, надеюсь, этого не случится. А так да, шрамов у меня столько, что можно гордиться. Даже на роже, уже в Америке появился.
Это было в сорок шестом. Как я и предполагал, сенатор Калифорнии от меня не отставал. Я тогда его родственничка на тот свет отправил, за подставу, тот меня на фронт отправил. Вернувшись почти без руки, я отомстил, вот высокопоставленный родственник и начал пакостить. Хотел меня именно замучить, причем не в тюрьме. Постоянно строил разные козни, точнее, это устраивали разные люди, по его поручению. Убрав троих, наиболее приставучих, я решил тогда, что пора заканчивать и с самим начальником. После убийства тех молокососов я решил больше не рисковать, устраивая несчастные случаи, а просто валить недругов да прятать. Благо с местом для избавления от трупов проблем не возникло, океан-то на что? Так и чистил их семейку, был человек, да пропал. Я же сам еще и в розысках участие принимал, служа в полиции, куда вернулся после излечения. Руку мне тогда все же собрали, не как новая, конечно, но вполне могу даже стрелять с нее. В основном же я полностью перешел на левую. Восстановление было долгим, поэтому тренировался постоянно. Сначала приучал себя есть левой рукой, затем плавно перешел на письмо. Очень сложно было заставлять себя, ведь так-то я правша. Это стреляю я с любой руки легко и метко, а вот в бытовых делах… Ведь при каждом движении правая так и норовит по мышечной памяти сделать все, что делала раньше, приходилось ее даже привязывать, чтобы привыкнуть.
