Пожалуй, главным интеллектуалом в Японии сегодня является женщина около восьмидесяти лет по имени Сирасу Масако, которая жила недалеко от Токио. Она писательница, коллекционер произведений искусства и эксперт в драматическом искусстве Но.
Сирасу была частью благородного рода Мэйдзи, а ее муж участвовал в написании японской конституции. Несмотря на то что у нее было привилегированное воспитание, Сирасу обладала самостоятельностью, которая позволяла ей делать все по собственному усмотрению. К примеру, она была подругой легендарного гончара Родзандзина, активная деятельность которого пришлась на 1930–1940-е годы. Все, кто был с ним знаком, были в ужасе от его эксцентричной личности. Исключением была Сирасу, которая его избила, когда он перестарался с рисунком для ее кимоно. Когда я как-то был у нее в гостях, мы затронули тему Родзандзиа. «Если ты действительно очень любишь живопись или гончарное дело, то ты будешь злиться из-за них», – она сказала. Когда принесли ужин, и я признался, что не был гурманом, она улыбнулась и сказала: «Тебе стоит разозлиться из-за еды!»
Сирасу имела способность искать таланты, обнаружив таких художников, как мастера икэбана Кавасэ Тосиро и дизайнера Иссэй Миякэ, когда им было по двадцать лет и они не были известны. Какой бы неуступчивой она ни была, ее манера разговора раскрывает классическую простоту интеллектуала. Кавасэ однажды рассказал мне о том, как одним вечером, когда он приезжал в гости к Сирасу, разговор зашел о гончарном искусстве. Он расспрашивал ее о форме, текстуре, духе гончара и т. д. Она принесла чашку в стиле Сино эпохи Адзути-Момояма и наполнила ее виски. «Пей», – приказала она. Он поднес ее к губам. Он продолжил: «И затем я почувствовал, словно меня затягивает в глубокий поцелуй. Ощущение благородства исходило от чашки, охватывая все мое тело. И Сирасу повернулась ко мне в этот момент и сказала: “Вот это и есть настоящая керамика”».
Именно таким образом интеллектуалы живут и обучают. Вкус настолько тонкий, что он почти отсутствует. Думаю, я знаю, почему мир японских интеллектуалов так малоизвестен в современное время – из-за отсутствия удобных определений как «Гармония, уважение, чистота, одиночество», которые бы могли суммировать всю культуру. Если бы я не повстречал Джона Спэрроу и его окружение, я бы не знал, что именно искать.
Несмотря на то что традиции интеллектуалов малоизвестны, они имели невероятное влияние на протяжении веков. В особенности роль иностранцев в Японии была связана с ними. Не будет преувеличением сказать, что почти все влияние Китая в период между XV и началом XX века заключалось в передачи Японии интеллектуальной манеры мышления; Ингэн и Мампукудзи были лишь частью процесса, который продлился до 1930-х годов. Роль Запада в Японии также связана с вопросом интеллектуалов; в XX веке двое людей с Запада, которые сильнее всех повлияли на культуру Японии, были писатель Лафкадио Херн и знаток искусства Эрнест Феноллоза – оба интеллектуалы.
Идеал интеллектуалов был несовместим с традиционной японской культурой, но он пустил корни и вырос, принося плоды в области таких искусств, которые мир ранее не видел. Это предполагает, что традиции, такие как дзэн или чайные церемонии, приживаются на Западе лучше, чем можно ожидать. Люди, которые знакомят Запад с такими традициями, являются современным поколением интеллектуалов, таких как Савада, который потратил много лет путешествуя и преподавая в Европе, Америке и Китае. Тем временем современный японский культурный декаданс сравним с храмом Мёсиндзи в момент появления монаха по имени Ингэн. Именно поэтому многие выдающиеся японские деятели, такие как дирижёр Сэйдзи Одзава или композитор саундтреков к фильмам Рюити Сакамото, вынуждены жить за границей. Времена требуют свежих идей извне, чтобы кто-то с иным взглядом размахивал тростью и свирепо кричал. История взаимодействия интеллектуалов и иностранцев, возможно, вскоре положит начало новой главе.
Однако интеллектуал скажет: «Да кого это волнует? Ведь следующее поколение – лишь кучка слепых ослов». Не важно, передастся ли определенная традиция следующему поколению или нет, ибо самая важная вещь об интеллектуалах – это то, что они наслаждались горами, луной, поэзией, чаем и разговорами.
Однако интеллектуал скажет: «Да кого это волнует? Ведь следующее поколение – лишь кучка слепых ослов». Не важно, передастся ли определенная традиция следующему поколению или нет, ибо самая важная вещь об интеллектуалах – это то, что они наслаждались горами, луной, поэзией, чаем и разговорами. Их самым великим достижением является то, как они себя развлекали.
Глава 14
Последний взгляд
Момент после славы
Я бы хотел рассказать таинственную историю, связанную с коллекционированием произведений искусства.
Около восьми или девяти лет назад я купил несколько пейзажных рисунков, выполненных тушью. Они были крайне абстрактны: среди двенадцати панелей белой бумаги располагалось небольшое количество туши – пара мазков, обозначающих крышу, гора, проглядывающая из брызг, создающих впечатление, что их просто стряхнули с кисти. Это был стиль, известный как хабоку («разбрызгивание туши»), который пользовался популярностью в период Муромати.
Старые ширмы редко остаются нетронутыми на протяжении веков; их хотя бы пару раз ремонтируют. Мои ширмы, по всей видимости, были отреставрированы раз где-то в середине периода Эдо. К тому моменту абстракция Муромати уступила разноцветному «счастливому миру» Кабуки и гравюрам. Все свободное белое пространство стало раздражать, поэтому сборщик ширмы покрыл его золотой краской, чтобы оживить ширму. В то же время он стер имя настоящего художника и подписал ширму именем Кано Танъю, художника, пользовавшегося популярностью среди торговцев Эдо. Однако ширмы не могли быть творением Танъю. Спрятанные за слоем золотой краски, они загадочно лежали в углу моего дома несколько лет.
Постепенно интерес завладел мною. Я отнес ширмы своему мастеру, Кусаке, и спросил его мнение. Он взглянул на бумагу и сказал: «Оригинальный вид этих ширм был сильно изменен. Только снятие золотого слоя займет два года. Пожалуй, тебе лучше их оставить, как есть». Будучи жителем Киото, он имел в виду, что их непременно нужно восстановить. Он также предложил стереть фальшивую подпись Танъю, с чем я сразу согласился. Она легко сошла с помощью губки.
Когда спустя два года ко мне вернулись ширмы, я был крайне удивлен: это был необычный пейзаж тушью. Ширмы были почти идентичны работам легендарного художника XV века Сэссю, который впервые представил Японии китайский стиль хабоку. Широкие белые пространства обладали той же атмосферой медитативной пустоты, которую можно найти в классических дзэн садах Рёандзи и Дайсэн-ин.
Я начал изучать хабоку, но это оказалось трудным. Работы Сэссю настолько знамениты, что я ожидал без проблем обнаружить, что большое количество произведений были выполнены в его стиле, но оказалось, что такие работы крайне редки. Хабоку был на пике популярности между 1470 и 1550 годами в период Муромати, но к концу периода Адзути-Момояма он начал угасать, а к середине периода Эдо и вовсе исчез. Я искал другую ширму, выполненную в стиле Сэссю, но нашел лишь свитки, а не ширмы. Я задумался: возможно ли, что существует только одна складная ширма в стиле хабоку?
