А Шанталья? Разве она может принадлежать? Она ведь маленький, но все же маг…
Значит, пусть идет себе… полем?
Ора молчала. Василек в ее зубах уже был сгрызен до самой голубой чашечки; мы брели по тропинке куда-то прочь от дороги, под ногами мягко подавалась рыхлая земля, желтые стены злака сменились зарослями высокой травы, впереди обозначилась, кажется, бахча.
— Знаете что, Ора, — сказал я через силу. — Давайте отставим взаимные обвинения… Уходить сейчас вам не стоит — сперва успокойтесь, и, если ваше решение останется в силе, вызовем бричку… Через несколько дней, как только позволит здоровье, я и сам намерен пуститься в путешествие. Где-то ждет моего визита господин мастер камушков…
— Не стоит его искать, — быстро сказал Ора. — Он сильнее вас, Хорт. Он намного…
И замолчала, потому что как раз в этот момент на бахче обнаружился деревенский парень, ворующий дыни.
Он услышал наши голоса заранее и вполне мог бы дать стрекача — но, по-видимому, от страха у него отнялись ноги. Парнишка присел — да так и замер, скрюченный; на расстеленной мешковине золотой горкой лежали уличающие его пузатые плоды.
— Что это он делает? — спросила Ора после паузы.
— А вы как думаете? — ответил я вопросом на вопрос.
Парнишка икнул.
— Поди сюда, — велел я.
Какой совы мне понадобилась эта воспитательная работа? Ему было лет пятнадцать-шестнадцать, он едва держался на трясущихся ногах.
— Как твое имя?
— Ш-штас…
— Тебя учили, Штасик, что воровать дурно?
Он тихонько заскулил.
Он знал, кто я такой; он не сомневался, что я немедленно превращу его в жабу. Или в клопа; он не знал, как предотвратить столь ужасное наказание, он просто лег на живот и пополз по-лягушачьи, и если бы я не отдернул ногу — быть моему сапогу дочиста облизанным…
— Вот, Ора, — сказал я негромко. — Вы видите этого… Штаса? Заклинание Кары способно самого сильного и могущественного мага превратить в такого вот ползущего сопляка… Жри землю! — приказал я парню, и тот поспешно запихал в рот пригоршню чернозема, давясь, попытался проглотить…
— Не надо, Хорт, — сказала Ора за моей спиной. — Отпустите его.
Парнишка ел землю, тихонько поскуливая, не смея поднять на меня глаз; я медлил.
— Вы ошибаетесь, Хорт, — сказала Ора. — Вовсе не любого можно пронять заклинанием Кары. Не всякий поползет вот так на брюхе… И не стоит ради наглядности мучить глупого мальчика.
— А спорим, что любого? — спросил я, поглаживая футляр с глиняной фигуркой.
— Не стану я с вами спорить, — отозвалась Ора грустно.
Штас по-прежнему выл, уткнувшись носом в землю.
— Пшел вон, — велел я сквозь зубы. Парнишка секунду не верил своему счастью — а потом припустил прочь. Он бежал неуклюже, то и дело спотыкаясь, и не оглядывался, пока не скрылся в зарослях, и оттуда еще некоторое время доносился удаляющийся треск…
Я оглянулся.
Ора неторопливо шагнула вперед. Прошла по бахче, оставляя в рыхлой земле глубокие следы каблуков. Опустилась на колени около дынной горки, сверкнула на солнце складным ножичком, надрезала самый крупный, самый желтый плод.
Ловко поддела лезвием сочащуюся мякоть.
Я стоял и смотрел, как она жует. Как поблескивает душистый сок на некогда тонких и темных, а теперь упругих и розовых губах.
— Хотите дыни, Хорт?
Я подошел и опустился рядом. Земля была теплая. Дыня благоухала так, что, кажется, от запаха ее звенело в ушах.
— Вы давно состоите в Клубе Кары, Ора?
Она улыбнулась, слизывая сок с подбородка:
— Давно.
— Кого вы собрались карать?
Она улыбнулась снова:
— Послушайте байку… Когда-то давным-давно Корневое заклинание Кары принадлежало отважному рыцарю, который странствовал по земле и карал негодяев. Чем сильнее были злодеи, чем справедливее Кара — тем славнее и могущественнее, и тверже духом становился рыцарь… Но вот однажды он покарал жалкого трактирщика, в гневе и несправедливо — и сам измельчал духом, раздробил единое Корневое заклинание на бесчисленное множество Одноразовых и, торгуя ими, основал наш клуб… И с тех пор жил в покое и богатстве, и умер в мягкой постели… А вас не смущает, Хорт, что мы совершаем то самое преступление, за которое вы так бранили мальчишку? Воруем дыни, а?
— Мы ведь маги, — сказал я, удивленный неожиданной сменой темы. — А магам, как известно, можно все…
— Да, — она полуприкрыла глаза; на правом веке лежали голубоватые тени, на левом — серые. — Магам можно…
И впилась в полукруглый ломоть. Заворчала от удовольствия; когда она — не сразу — отняла дыню от лица, я увидел на большом дынном полукруге маленький полукруг с неровной каймой — отпечатками ее зубов.
— Хотите, Хорт?
Она смотрела мне в глаза. Мне захотелось протянуть руку — и коснуться пальцами маленькой ямочки между ключицами.
— Хотите?
И протянула мне надкушенную дыню.
Ни намека на приворотную магию не было в этом спокойном уверенном жесте. Ни тени заклинания — я бы почуял; взгляд мой не отрывался от маленького полукруга, и так, глядя на откушенный Орой кусочек, я принял ломоть и поднес к губам.
Ух, как я жрал его. Никогда в жизни так не ел дыню. Обливался соком, поражаясь немыслимой сладости, я и кожуру сгрыз бы до волоконца — если бы Ора с улыбкой не протянула мне новый надкушенный ломоть…
Я отбрасываю дыню. Я хватаю Ору за плечи, рывком вызволяю белую как снег женщину из вороньего платья, бросаю на мягкую теплую землю…
Нет. Я сижу, через силу жую желтую дынную плоть, а женщина уже уходит — легко и быстро, хотя каблуки черных туфель с каждым шагом увязают в черноземе.
* * *
«Милостивый государь мой сосед, благородный барон де Ятер!
Бесконечно скорблю о размолвке, приведшей к несказанно плачевным последствиям, о розни, поселившейся в прежде благосклонных друг к другу сердцах. Приношу глубокие извинения на тот случай, если пришлось мне подать повод к столь печальному повороту судьбы…»
Я отложил перо. Некоторое время смотрел на горку камней, тускло переливающихся отраженным послеполуденным светом; потом вздохнул продолжал:
«…И несмотря на новоявленную рознь, принудившую нас скрестить оружие, считаю своим долгом продолжить расследование относительно таинственного исчезновения, а впоследствии возвращения, а также помутнения рассудка и последующей гибели вашего благороднейшего батюшки… Делом чести сочту завершить расследование, покарать преступника и по возможности предоставить вам его голову».
Я подумал еще — и поставил подпись.
