Только чернота.
Она закрыла глаза и снова открыла их. Ничего не изменилось. Такая же тьма.
Но она уже не вертелась в черном водовороте плаща. Она лежала на спине на длинной, прямой, холодной поверхности.
«Где я? — спросила себя Серафина. — Как я здесь очутилась?»
И ответом на ее вопрос пришел звук. Стук в ушах, самый настоящий, самый оглушительный из всех звуков, когда-либо слышанных ею.
Тук-тук.
И больше ничего.
Тук-тук, тук-тук.
Стук ее сердца, биение ее пульса.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Серафина медленно провела языком по сухим, растрескавшимся губам и почувствовала во рту привкус металла. Нет, не металла. Крови, ее собственной крови, текущей у нее по венам и каким-то образом оказавшейся на губах и на языке.
Она хотела откашляться, но вместо этого вдруг яростно вдохнула, втянула в себя огромный глоток воздуха, словно это был самый первый ее вдох. Кровь заструилась по венам, а руки, и ноги, и все тело закололо мелкими иголочками.
«Мое тело… — подумала Серафина, пытаясь осознать случившееся. — Я в своем теле… я жива… я действительно жива…»
Она лихорадочно стала вспоминать, что с ней произошло, но это было все равно что восстанавливать в памяти яркий сон, который тает, едва откроешь глаза.
Девочка сделала глубокий вдох, надеясь по запаху определить, где она.
«Земля, — поняла она. — Вокруг меня сырая, гниющая земля».
Глава 41
Серафина торопливо повернулась в гробу, упираясь руками в холодные, твердые деревянные стенки. У нее мигом вспотели ладони, участилось дыхание. Легкие судорожно сжимались, и от этого становилось еще труднее дышать. Серафину охватила паника. Ее душа воссоединилась с телом. Она была жива — пока. Потому что еще чуть-чуть, и она задохнется от нехватки воздуха.
Серафина заколотила ногами, застучала кулаками. Она царапалась, билась, крутилась и рвалась, но вырваться не могла. Как и в первый раз, доски окружали, давили и стискивали ее со всех сторон.
Она зашипела от отчаяния. После всего, через что она прошла, будет так глупо задохнуться в черном гробу, зарытом на шесть футов под землей. Это неправильно! Это нечестно! Ей хотелось визжать и плакать.
«Прекрати ныть, девочка, лучше сделай что-нибудь полезное! — так сказал бы ей папаша. — Подумай, что надо сделать, и делай это».
Стиснув зубы, она ухватилась за подол и завернула его на голову, чтобы закрыть нос и рот. Потом повернулась, выставила вверх плечо и толкнула изо всех сил. Она толкала и толкала, снова и снова ударяла плечом в центр крышки: бамм… бамм… бамм.
Наконец доска треснула, и Серафина, развернувшись, рванула обломок пальцами. На нее тут же обвалилась куча земли. Серафина, как могла, раскидала горсти земли по углам гроба. Затем просунула голову в образовавшуюся дыру и принялась раскапываться голыми руками. Земля сыпалась ей на голову и плечи — быстрее, чем она успевала ее отбрасывать.
Сырая почва давила на Серафину со всех сторон, падала тяжестью на грудь, мешая дышать, заваливала ноги, но девочка продолжала яростно рыть, отбиваться, слепо прорываться сквозь тьму, отчаянно пытаясь глотнуть воздуху.
Серафина отчаянно пробивалась на поверхность, хотя уже понимала, что ей это не под силу. Она была слишком маленькой, слабой и хрупкой, измученной. Ее тонкие, мягкие, покрытые кожей человеческие пальцы не справлялись с тяжелой почвой. Ее ждала смерть.
— Нет! Нет! Нет! — яростно зарычала Серафина. Рык родился где-то в горле и прорвался наружу грозным рычанием пантеры.
У нее было всего одно мгновение — сейчас, немедленно. Она могла перестать двигаться, дышать и сдаться на милость земли. Или могла представить себя тем, кем хотела быть, и стать им.
Она зарычала, чувствуя, как растет в душе гнев, как меняется тело. Теперь ее уже было не остановить. Серафина представила свою мать-горнольвицу и отца — черную пантеру. Она и сама была горнольвицей, причем черной — лесным вождем. Где-то глубоко внутри нее словно взорвался вулкан.
Внезапно земля раздвинулась, давая место сильному мускулистому телу. Обретя мощь пантеры, Серафина забила хвостом и принялась разрывать землю всеми четырьмя крепкими когтистыми лапами.
Когти пантеры яростно загребали землю, мощные ноги выталкивали ее к поверхности, к воздуху, к жизни.
Усатая морда проталкивалась сквозь слои почвы, уши были плотно прижаты к голове, из груди рвался низкий пульсирующий рык, напоминающий далекие раскаты грома в горах, где она была рождена когда-то в темные времена.
Внезапно сверху донеслись торопливые звуки — кто-то скребся с той стороны. Ее выставленные когти со стуком столкнулись с когтями другого горнольва. Это яростно копал землю Вайса, а ему помогал Гидеан!
— Ты почти выбралась! — громко закричал Брэден, тоже начиная копать.
— Ну же, кошка, рой! — торопила Ровена, горстями расшвыривая землю.
И наконец пантера высунула голову из-под земли и сделала глубокий отчаянный вдох, который был ей так необходим. Она почувствовала, как в горло заструился теплый ночной воздух. Легкие наполнились благословенным воздухом подобно мехам, грудь заходила, и пантера легко выскочила наружу. Ее сердце начало качать кровь, кости двигались, и каждый мускул был готов выполнить любую команду.
— У тебя получилось! — завопил Брэден, когда Серафина полностью выкарабкалась из ямы. — Получилось!
Она твердо встала на четыре лапы и так энергично встряхнулась, что земля полетела во все стороны. Над ней и вокруг нее раскинулся огромный мир. Серафина увидела поляну Ангела, и лес, и звезды высоко над деревьями. Ее легкие свободно дышали! Она была жива, она вернулась в этот мир целиком и полностью! Она была жива! Пантера подняла свои желтые глаза — ее окружали улыбающиеся лица друзей.
Глава 42
Серафина приняла свой человеческий облик и снова огляделась, пытаясь понять, что происходит.
— Мы его уничтожили, — взволнованно сообщил Брэден.
Серафина посмотрела на статую Ангела и увидела изрезанные остатки черного плаща, лежащие горкой под мечом Ангела. Плотное паутинное плетение, шерсть, змеиная кожа превратились в расплавленную, дымящуюся груду, из которой ушла вся энергия. Над поляной и кладбищем вились струйки дыма. Ее друзья искромсали плащ на мече так же, как несколько месяцев назад сделала Серафина, освобождая Клару Брамс и остальных пленников. Девочка знала, чего следует ожидать, и все равно ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что произошло: как только плащ был изрезан, он утратил свои чары, и тогда три ее части воссоединились, и она смогла вырваться из своей темницы.
— Разрезав плащ, мы думали, что найдем тебя лежащей на земле, как было с другими детьми, — сказал Брэден. — Но ты не появилась.
