Глузгалс показывает, что немцы активно подготавливаются к химической войне: 1 декабря 1942 года по германской армии был издан секретный приказ верховного [главно]командования закончить подготовку к химической войне к февралю 1943 года.
Глузгалс сдал в оперативную группу полученный им в штабе военно-воздушных сил новый противогаз, который якобы впервые выдается штабным офицерам и сохраняется в секрете.
Глузгалс утверждает, что на центральном участке фронта немцы сосредоточили до 1000 самолетов. Ставка командования военно-воздушных сил центрального участка фронта, возглавляемая полным генералом авиации Риттером фон Граймом, размещена в г. Орше.
Глузгалс сообщил дислокацию 32 аэродромов центрального участка фронта (17 действующих и 15 строящихся), данные о количестве самолетов на аэродромах и состояние противовоздушной обороны.
НКГБ СССР считает целесообразным поручить командующему авиацией дальнего действия т[ов.] Голованову доставить Глузгалса в Москву для передачи его в распоряжение Генерального штаба Красной Армии.
Вместе с Глузгалсом будет также доставлена агент «Вера».
Народный комиссар государственной безопасности Союза ССР»
[361].
Несмотря на то что указанный выше документ был опубликован еще в 1995 году, многие историки продолжают придерживаться «официальной» версии.
Судьба перебежчика сложилась благополучно. После окончания войны он служил в Народной Армии ГДР, награжден орденом «За заслуги перед Отечеством», медалью «Борец против фашизма» и советскими наградами
[362].
Неясна судьба других перебежчиков и пленных, которые регулярно попадали в бригаду «Дяди Коли». Снова обратимся к воспоминаниям переводчика Леонида Гаряева.
«В летние месяцы 1943-го отряд приступил к выполнению боевых задач. По своему положение рядового бойца, о многих из них я не был осведомлен (любопытство в условиях вражеского тыла не поощрялось). О многом я узнал позднее от товарищей. Насколько могу судить, отряду следовало укреплять связи с нашими подпольщиками в городах и гарнизонах, развертывать разведывательную работу, выявлять среди лиц, служивших врагу, тех, кто начинал понимать неотвратимость поражения Германии и мог дать нашему командованию ценные сведения. Кое-кого из таких людей доставляли прямо в лагерь, здесь подолгу беседовали с ними и некоторых самолетами отправляли в Москву»
[363].
Не все операции заканчивались так благополучно. Снова обратимся к воспоминаниям Леонида Гаряева.
«Но лишь в редких случаях подобные операции проходили сравнительно гладко. Бывало не раз и так, что настроен человек, с нашей точки зрения, правильно, но в решающий момент сотрудничать с нами отказывается. Таких, как тяжело это ни было, приходилось обезвреживать, чтобы не ставить под удар наших подпольщиков. Когда же риск был велик, подпольщиков переправляли в отряд. Из них при каждом отряде или тем более соединении составлялись так называемые семейные лагеря из сотен женщин, чаше всего с детьми. В нашем отряде, небольшом по численности, семьи располагались тут же, в отдельных шалашах из коры деревьев — летом и в углах землянок, отгороженных плащ-палатками, — зимой»
[364].
В своих мемуарах он умолчал о судьбе многочисленных пленных, которые регулярно попадали в отряд. Понятно, что ценных «гостей» переправляли за линию фронта. Их дальнейшая судьба — лагерь для военнопленных или снова за линию фронта, но теперь уже в качестве советского разведчика-диверсанта. А тех, кто был малоценен для Москвы? В большинстве случаев их судьба складывалась по-разному. В лучшем случае они сражались наравне с партизанами (было множество таких случаев), а в худшем…
Это было под Ровно
Так назывался знаменитый фильм, посвященный деятельности в тылу врага одного из самых известных наших разведчиков — Николая Кузнецова. Это был уникальный в своем роде человек, разведчик и террорист, имевший большой стаж контрразведывательной работы еще до войны.
Николай Иванович Кузнецов родился в 1911 году в деревне Зырянка Свердловской области, в семье старообрядцев. При крещении он получил имя Никанор, которое и носил до 1930 года. Во время учебы в школе обнаружил незаурядные способности, особенно к иностранным языкам. Волею судеб случилось так, что среди его учителей и ближайшего окружения оказалось много, как принято сейчас говорить, «носителей языка»: преподавательница немецкого училась в свое время в Швейцарии, учитель труда — из бывших военнопленных-чехов, живший неподалеку аптекарь — австриец.
В 1926 году, после окончания семилетки, Кузнецов поступил в Лесной техникум в поселке Талица. В том же году он был принят кандидатом в члены ВЛКСМ, а спустя год стал комсомольцем. В декабре 1929 года его, как выходца из семьи «социально чуждого элемента», исключают из комсомола. В 1931 году он добился восстановления в ВЛКСМ, однако в ВКП(б) впоследствии не вступал.
После окончания техникума Кузнецов работал помощником таксатора в Земельном управлении Кудымкара — столицы Коми-Пермяцкого национального округа. В декабре 1930 года он женился, однако уже через три месяца развелся с женой. Здесь же, в Кудымкаре, с ним случилась большая неприятность. Выяснив, что его начальник и еще несколько сослуживцев составляют подложные ведомости на получение незаработанных денег и продуктов, он обратился в милицию. В ноябре 1932 года состоялся суд, который приговорил к длительным срокам заключения действительно виновных, и, как это ни странно, осудил на один год исправительных работ по месту работы и самого Николая Кузнецова.
С этого времени началось его сотрудничество с органами ОГПУ в качестве сотрудника негласного штата Коми-Пермяцкого окружного отдела ОГПУ. С 1932 года он числился под агентурным псевдонимом «Кулик», с 1934 года — «Ученый», а с 1937 года — «Колонист». С конца 1933 года Кузнецов меняет несколько мест работы. Он служит в производственном отделе местного леспромхоза, в коми-пермяцком «Многопромсоюзе», в местном «Промкоопхозе», счетоводом в кустарной артели «Красный молот». В июне 1934 года из Кудымкара Кузнецов переезжает в Свердловск. С июля 1934 года он — статистик в тресте «Свергшее», затем — чертежник на Верхисетском заводе. Наконец, с мая 1935 года работает в конструкторском отделе «Уралмаша». В официальной биографии разведчика и даже в сборнике СВР «Ветераны внешней разведки России» говорится, что Кузнецов в это время учился на вечернем отделении Индустриального института и на курсах немецкого языка. На самом деле это не более чем миф. Совершенствовать язык он мог, общаясь с многочисленными немецкими специалистами, работавшими на заводе. Общение с ними было для него хорошей разговорной практикой, позволявшей освоить не только «классический» немецкий, но и различные диалекты.
