Но сомнений в том, что Петр Васильевич Иванов и есть Евгений Карлович Миллер, быть не может. Все три документа были подколоты к той же стопке бумаг, что и письма самого генерала. На тонкой папке с этими документами осталась пометка: «Материал передавал 5/3 49 г. т. Абакумову (подпись)». Свидетельством является и совпадающий номер камеры (110), и тот факт, что расстрел «Иванова» был произведен по сценарию, который НКВД применял лишь в отношении особо секретных осужденных — тайно, обычно ночью (время расстрела на документа 23 часа 5 мин.) их привозили в крематорий, убивали в подвале, примыкающем к печи, и почти сразу сжигали.
Похищением генерала Миллера закончилась борьба советских спецслужб с наиболее антисоветски настроенными лидерами Белого движения, оказавшимися в эмиграции после Гражданской войны и не пожелавшими сложить оружие. Что касается РОВС, то, как уже было сказано, он перестал играть лидирующую роль в белой эмиграции, уступив место Национальному союзу нового поколения (НСНП — будущий НТС — Народно-Трудовой союз), объединившему в своих рядах молодежь 1920-х годов, вышедшую из военных училищ Белой армии и подросших детей эмигрантов первой волны.
Приложение № 1
ЗАЯВЛЕНИЯ ЛЬВА ТРОЦКОГО О СМЕРТИ ЛЬВА СЕДОВА
После таинственной гибели Льва Седого его отец направил в полицию два заявления, где высказал свою версию о причинах смерти сына.
Следствие по делу о смерти моего сына Льва Троцкого
Г-ну судебному следователю Пеженелъ, при суде 1-й инстанции департамента Сены.
Милостивый государь, г-н судья!
От моих адвокатов, метров Розенталя и Русса, я получил сегодня утром материалы предварительного дознания и медицинской экспертизы по поводу смерти моего сына, Льва Седова. В столь большом и трагическом деле я считаю своим правом говорить с полной откровенностью, без всяких дипломатических условностей. Полученные документы поразили меня своими умолчаниями. Полицейское расследование, как и медицинская экспертиза, явно ищут линии наименьшего сопротивления. Таким путем истина не может быть раскрыта.
Г-да медицинские эксперты приходят к выводу, что смерть Седова может быть объяснена естественными причинами. Это заключение, в данной обстановке, почти лишено содержания. Всякая болезнь может при известных условиях привести к смерти. С другой стороны, нет или почти нет такой болезни, которая должна была бы привести к смерти именно в данный момент. Для судебного следствия дело идет не о теоретическом вопросе: могла ли данная болезнь сама по себе привести к смерти? а о практическом вопросе: не помогли кто-нибудь сознательно болезни, чтоб покончить с Седовым в кратчайший срок?
На процессе Бухарина-Рыкова в Москве в марте этого года раскрыто было с циничной откровенностью, что одним из методов ГПУ является помогать болезни приблизить момент смерти. Бывший начальник ГПУ, Меньжинский, и писатель Горький были немолодыми и больными людьми; их смерть, следовательно, легко могла быть объяснена «естественными причинами». Так и гласило в свое время официальное заключение врачей. Однако, из московского судебного процесса человечество узнало, что светила московской медицины под руководством бывшего начальника секретной полиции Ягоды ускорили смерть больных при помощи таких методов, которые не поддаются или трудно поддаются контролю. С точки зрения интересующего нас вопроса, почти безразлично, были ли в данных конкретных случаях показания обвиняемых правдивы или ложны. Достаточно того, что тайные методы отравления, заражения, содействия простуде и вообще ускорения смерти официально включены в арсенал ГПУ. Не входя в дальнейшие подробности, позволяю себе обратить ваше внимание на изданный советским комиссариатом юстиции стенографический отчет о процессе Бухарина — Рыкова.
Г-да эксперты говорят, что смерть «могла» последовать и от естественных причин. Разумеется, могла. Однако, как явствует из всех обстоятельств дела, ни один из врачей не ждал смерти Седова. Ясно, что и ГПУ, надзиравшее за каждым шагом Седова, не могло надеяться на то, что «естественные причины» выполнят свою разрушительную работу без помощи извне. Между тем болезнь Седова и хирургическая операция открывали исключительно благоприятные условия для вмешательства ГПУ.
Мои адвокаты представили в ваше распоряжение, г-н судья, необходимые данные, доказывающие, что ГПУ считало уничтожение Седова одной из важнейших своих задач. Вряд ли у французской юстиции могут быть вообще какие-нибудь сомнения на этот счет после трех московских процессов и особенно после открытий, сделанных швейцарской и французской полицией в связи с убийством Игнатия Райсса. В течение долгого времени, особенно же последних двух лет, Седов жил в обстановке постоянной блокады со стороны шайки ГПУ, которая на территории Парижа распоряжается почти с такой же свободой, как в Москве. Наемные убийцы подготовили Седову западню в Милюзе, совершенно аналогичную той, жертвой которой пал Райсс. Только случайность спасла Седова на этот раз. Имена преступников и их роли вам известны, г-н судья, и мне нет надобности настаивать на этом пункте.
4 февраля 1937 г. Седов опубликовал во французском журнале «Confessions» статью, в которой предупреждал, что пользуется прекрасным здоровьем; что преследования не сломили его духа; что он не склонен ни к отчаянию, ни к самоубийству, и что если его однажды постигнет внезапно смерть, то виновников ее надо будет искать в лагере Сталина. Этот номер «Confessions» я выслал в Париж для вручения Вам, г-н судья, и потому цитирую по памяти. Пророческое предупреждение Седова, вытекавшее из непреложных и всем известных фактов исторического масштаба, должно, на мой взгляд, определить направление и характер судебного следствия. Заговор ГПУ, с целью застрелить, задушить, утопить, отравить или заразить Седова, являлся постоянным и основным фактором в его судьбе за последние два года. Болезнь явилась только эпизодом. Даже в клинике Седов оказался вынужден прописать себя под вымышленным именем Мар-тэн, чтоб хоть отчасти затруднить этим работу преследовавших его по пятам бандитов. В этих условиях правосудие не имеет права успокаиваться абстрактной формулой: «Седов мог умереть от естественных причин», пока не будет доказано обратное, именно, что могущественное ГПУ упустило благоприятный случай помочь «естественным причинам».
Можно возразить, что развитые выше общие соображения, как они ни вески сами по себе, не могут, однако, изменить негативных результатов медицинской экспертизы. Я сохраняю за собой право вернуться к этому вопросу в особом документе, после совещания с компетентными врачами. То, что следы отравы не найдены, не значит, что ее не было, и уж во всяком случае не значит, что ГПУ не приняло каких-либо других мер к тому, чтоб помешать оперированному организму справиться с болезнью. Если б дело шло о заурядном случае, в обычных жизненных условиях, медицинская экспертиза, не исчерпывая вопроса сама по себе, сохранила бы, однако, всю силу убедительности. Но перед нами из ряду вон выходящий случай, именно неожиданная для самих врачей смерть одинокого изгнанника после долгого единоборства между ним и могущественным государственным аппаратом, вооруженным неисчерпаемыми материальными, техническими и научными средствами.
