На деревянной скамье за столом, потемневшим от непогоды, спиной к Кате сидел грузный седой старик в болоньевой куртке и ботах. На плечах его, словно пестрый меховой воротник, разлеглась трехцветная кошка.
Она первая услышала шаги Кати.
– Добрый вечер, я из полиции. Вот мое удостоверение. Капитан Петровская.
Старик не отреагировал. Не обернулся. Кошка встала на его плече на лапки, выгнула спину дугой и зашипела на Катю – чего приперлась?
Катя медленно обошла стол и скамейку.
Арнольд-Дачник смотрел мимо нее на сарай пустым бессмысленным взглядом. Его морщинистое лицо было перекошено – след жестокого инсульта. Из левого уголка рта текла слюна. Вся его левая сторона, видно, была до сих пор парализована. Рука висела как плеть.
Кошка прыгнула к нему на колени и снова зашипела на Катю.
Арнольд-Дачник даже не моргнул.
Вот тебе и криминальный авторитет… Крестный папа… Вот тебе и последняя реальная ниточка к событиям двадцатишестилетней давности…
В сарае грохнуло железо, словно из груды инвентаря с силой выдернули что-то, и она, эта груда, обрушилась на бетонный пол. В дверном проеме показалась фигура в красной куртке с низко надвинутым на лицо капюшоном.
Женщина, одетая тоже по-дачному. Тоже в резиновых ботах. И вроде не дряхлая старуха, судя по быстрым судорожным движениям. В ее руках был культиватор с острыми лезвиями. Она выставила его вперед, как копье.
– Вы кто? Как вы сюда попали? Чего надо? Вы ко мне не подходите!
Голос показался Кате до странности знакомым. Сиплый, пропитой…
Она шагнула к незнакомке. Та испуганно попятилась в сарай, сжимая культиватор. Капюшон сполз с ее головы и…
Эти волосы, выкрашенные в нелепый цвет баклажана!
Потрясенная Катя узнала… хостес из бара «Горохов».
– Есть кто здесь в баре из персонала, кто работал…
– Она.
– Повар, что ли, или ваш сомелье?
– Ида.
Ида… Сестра Изида… Ида… Лида… Лида!! Лидия!!
– Вы Лидия Гобзева? – громко спросила Катя. – Я из полиции. Помните нас? В баре?
Ида вздрогнула, потом уронила культиватор. Капюшон совсем сполз на ее плечи, открывая лицо, покрытое искусственным загаром.
– А это вы… а я подумала…
– Вы Лидия Гобзева?
– Я… у меня теперь другая фамилия по первому мужу.
– А Арнольд-Дачник? – Катя кивнула на безучастного парализованного Александра Шапиро. – Он ваш второй муж?
– Второй гражданский.
– Это у него доля в баре «Горохов»?
– Ну да, а что?
– Давно он такой?
– Восемь лет. Инсульты один за одним. Последний его в овощ превратил. И все его бросили – жены, любовницы, содержанки, шлюхи. Одна я за ним теперь ухаживаю, как дура последняя.
– Почему вы не сказали нам, что вы старая подруга Виктории Первомайской?
Лидия Гобзева глянула на Катю.
– Вы о нас с ней меня не спрашивали там. О том, что я ее знаю, я вам сказала.
– Как клиентку бара. Не как старинную подругу. Она поэтому так часто посещала бар «Горохов», потому что вы там работали?
– Она пила везде, где наливали. Но любила приходить ко мне, да. Приятнее ужираться в дыре, где хоть кто-то может помочь, когда до чертей допьешься. Хоть тачку вызовет и домой отправит.
– Значит, вы все это время поддерживали отношения с Викторией? – спросила Катя. – С тех самых пор?
– С каких пор?
– С той ночи двадцать пятого июля, когда вы втроем утопили в Истре детей.
Лидия Гобзева отшатнулась, взгляд ее заметался из стороны в сторону. Потом она овладела собой.
– Да вы что? Я… я никого не убивала!
– Но вы были тогда с ними там, в лесу, на Истре. Давно. Грехи молодости, да? Да, сестра Изида? Так ведь вас тогда называли в Ордене Изумруда и Трех?
– Я… я ни в чем не виновата! Я тогда им всем – следователю, оперу – сказала… поклялась… я ни в чем таком не виновата! Не делала я этого!
– Виктория – сестра Пандора – убита. Ангелина Мокшина – сестра Горгона – тоже убита.
– Ее убили?!
– А вы этого разве не знали?
– Нет!
Катя смотрела в искаженное гримасой испуганное лицо сестры Изиды.
– Неужели не знали?
– Нет! Я не знала, клянусь! Я давно потеряла с ней всякую связь. Еще тогда… Но как же это… И она тоже?! Что же это? Я… я должна вам сейчас кое-что показать… это важно…
Она повернулась и махнула Кате, засеменила прочь из сарая к дому – туда, где стояла серебристая иномарка. Не новая, как отметила Катя, забрызганная грязью.
– Вот, вот, смотрите! – Сестра Изида – Лидия Гобзева тыкала пальцем в левое крыло и дверь со стороны водителя. – Вы только взгляните на это!
Катя подошла и…
Среди потеков грязи на крыле она увидела черную точку. Металл вокруг нее смялся.
– Видите? И там еще одна! – Сестра Изида повернула к ней побледневшее лицо.
И тут лишь Катя осознала, что она видит — след от выстрела, пулевое отверстие. И на двери со стороны водителя почти у самого стекла было еще одно пулевое отверстие!
– В вас стреляли? Когда? – Катя коснулась дырки в металле.
– Не знаю!
– То есть как это не знаю?
– Клянусь – не знаю! Мне на эти штуки на автозаправке мужик указал, что бензин наливает. У него такое лицо было при этом! – Лидия Гобзева прижала руки к впалой груди.
– А вы что, не слышали выстрелов?
– Нет! Я ничего не слышала!
– Почему вы нам и этого не сказали сразу?
– Так я не знала еще. – Лидия Гобзева сморщила лицо в горестной гримасе. – Я машиной в тот вечер не пользовалась. Я когда в баре торчу, не рулю сама. Выпить могу – все такое. Я на машине ездила за два дня до…
– До нашего прихода к вам в бар?
– Нет, – Лидия Гобзева произнесла это шепотом. – За два дня до того, как Вику прикончили.
– Во вторник это было? – уточнила Катя.
– Да, да, во вторник.
– А куда вы ездили? Во сколько?
– Я его возила на массаж, – Лидия кивнула в сторону безучастного Арнольда-Дачника. – Я же его все еще лечу. Мы не здесь были, а у меня дома. Оттуда поехали в больницу. Потом я его привезла – это уже после обеда, уложила спать. А сама поехала на Даниловский рынок, а потом на базу в Мневники – мы там для бара закупаемся. У нас поставки, ритейл. Я там пробыла до девяти, потом ехала по пробкам. Дома очутилась где-то около одиннадцати. Поставила машину во дворе на стоянку и пошла домой.
