Нелли едва не закричала, увидев, как Герман снова, как танцор, молниеносно отпрянул, вытянувшись, взмахнув свободной рукой, уходя от этого смертоносного выпада. И как раз в этот момент его сабля и поразила бок противника.
Смертельный удар. Даже при тупом клинке таким ударом можно ребра сломать при плохой защите.
– Все, все стоп! Бой окончен! – закричали те, кто судил и считал удары.
Но поединщики словно и не слышали этого.
– Эй, разнимите их!
– Да разнимите же их!
Никто из зала не кинулся разнимать. Большие тузы орали на своего, подбадривали. Зал «Аркадии» гудел. Противник Германа с хриплым воплем бросился на него уже как в рукопашной. Они сошлись вплотную. Герман схватил его руку с саблей в кожаной шипастой перчатке, останавливая выпад, и его сабля снова снизу с силой поразила противника в область подмышки.
– Трижды убит! Бой окончен! Парни, прекратите! Герман, чистая победа! – орали судейские, уже напирая горлом на больших тузов, недовольных проигрышем своего ставленника.
Герман оттолкнул от себя противника. Снял шлем. И в этот миг…
Нелли увидела, как его противник, выкрикнув матерное ругательство, вдруг в бешенстве полоснул его клинком по лицу. Герман успел отпрянуть и на этот раз, но тяжелый удар пришелся в ключицу.
Зал взорвался гневными воплями. А Герман отшвырнул его к стене ударом кулака в перчатке. Там в стене зала была деревянная дверь. Противник шмякнулся об нее спиной. Хотел отскочить, но не успел. Сабля Германа Лебедева сверкнула в электрическом свете. Выпад и…
Острие пусть и тупой сабли с силой пропороло куртку в металлических заклепках, скользнув по боку, и вонзилось глубоко в щель между дверью и дверным косяком. Противник рванулся, однако…
Герман своим ударом приколол его за куртку к двери, как жука прикалывают булавкой к музейному стенду.
А потом он повернулся и под вопли восторга «Аркадии», под хохот, аплодисменты, под брань больших тузов, проигравших деньги на ставках, покинул зал.
Нелли продралась сквозь толпу. Она не узнавала себя, она забыла и про своего бойфренда, и про грядущую свадьбу. Про все свои планы на жизнь. Она не видела ничего, кроме него…
Как он уходит от всего этого прочь…
Вот и скрылся за дверью раздевалки.
Она скользнула туда. К нему.
Он стоял спиной. Смотрел в окно на темную ночь, на огни «Аркадии».
И я, и я, и я бывал в Аркадии…
– Что ты все ходишь за мной хвостом?
Черный Лебедь не видел ее, но как-то узнал, что это она – косоглазая Нелли.
– Я… ой, как вы его…
Он повернулся.
Он был так красив в этот миг. У Нелли снова заболело сердце, как в тот летний день у конюшен, когда она пряталась в кустах, подглядывая за тем, как он поднял Анаис на руки, как поцеловал ее. Почему ей, а не мне… Этот потрясающий микс мужества, мужской красоты, стати, гнева, мощи, страсти, тестостерона, отваги. Серые глаза – за один их взгляд не страшно сгореть и восстать, как феникс из пепла, превращая всю свою прежнюю маленькую девичью жизнь с житейскими мечтами о свадьбе и обручальном колечке в дрова для этого костра.
Нелли смотрела на его пояс из металлических колец, на пряжку – череп там… внизу… сами знаете где.
Она видела – он возбужден после боя, на взводе.
– Ладно, – сказал Черный Лебедь. – Иди сюда. Иди ко мне.
Она подошла. Она снова думала об Анаис. Даже глаза закрыла, грезя, как он… Черный Лебедь вот сейчас тоже обнимет ее, вскинет ее на руки. Как Анаис тогда. Высоко. И поцелует страстно.
Но он повернул ее лицом к стене, прижал. В следующий миг она ощутила, как он задирает ее клетчатую короткую юбку, стаскивает с нее ее кружевные стринги. Звякнул металл пояса. Она попыталась обернуться и сама поцеловать его в губы, но он отклонился как-то неприлично быстро и за шею снова повернул ее лицом к стене, давая ей почувствовать свою силу – всю твердость, неистовство мужской плоти.
Она вывернулась, обвивая его шею руками, сама потянулась губами к его губам и…
– От тебя духами разит. Злоупотребляешь.
Нелли открыла глаза. Он отстранился, медленно отцепляя от себя ее руки, освобождаясь из ее горячечного объятия. Нелли чувствовала, что сгорает от стыда. Она оправила на себе юбку.
– Это вы ради нее. Там, в зале. В память о ней. А ее нет. Она умерла! – выкрикнула она зло. – И чего вы в ней такого нашли? Толстая… толстая дура эта ваша Анаис! Ноль! Пустое место! А теперь ее в гробу черви жрут!
Герман повернулся и, как был, в доспехах для спарринга, не переодевшись, вышел из раздевалки на улицу.
Слезы брызнули из косящих глаз Нелли. Она ругала себя последними словами. Сорвалось с языка… и теперь он… уже навсегда… никогда больше…
Она снова побежала за ним. Это было уже сильнее ее. И то, что она увидела, добило ее окончательно. На улице у зала для исторического фехтования толпились женщины. Клиентки «Аркадии» и девчонки из обслуги. Никто не уехал. Они ждали Черного Лебедя, как ждут звезду экрана или эстрады. Едва он появился, все женские взгляды устремились на него. Но тут через толпу ополоумевших баб протиснулась хозяйка Алла Ксаветис. Она обняла его на глазах у всех завистниц, наплевав на приличия и условности.
– Ты был великолепен, дорогой.
А потом она сама впилась поцелуем в его губы. И этот поцелуй шестидесятилетнего вампира длился так долго, что уж точно мог высосать из сердца всю кровь. Все надежды и тайные мечты тех, многих, кто так хотел его и желал.
Глава 29
Кладбище
Конаково показалось Кате тихим провинциальным раем – большая вода и осенние леса, еще по-летнему зеленые в глубине, но расцвеченные красками осени по опушкам. Прозрачное небо, такое девственно-голубое, отражающее гладь водохранилища.
В этом тихом раю старое конаковское кладбище представлялось юдолью скорби, смягченной красотой природы, исполненной высших истин и философских тайн, ключом к которым мог стать какой угодно знак, как в древности – вещий полет воронов над лесом, старая вековая сосна с причудливо переплетенными ветвями, пение невидимой птицы в тени памятников. После долгой дороги Катя как-то расслабилась здесь, и одновременно все в ней жило предчувствием того, что они совершают некий очень важный для всего этого дела шаг. И они на верном пути.
Полковник Гущин на ее созерцательное настроение внимания не обратил, он сразу же устремился в контору администрации кладбища. По пути он сообщил Кате, что в Конаково кладбища два – Старое и Новое. Начать поиски он решил со старого, как-никак такой срок прошел с момента смерти старшей сестры Галины Сониной и ее мужа. В конторе пришлось долго объяснять, что им нужно, все сотрудники были завалены работой, смотрели в компьютеры, беседовали с приехавшими устраивать похороны родственниками умерших, с теми, кто хотел установить памятник, покрасить ограду и тому подобное. Гущину и Кате в этой деловой суматохе, столь не вяжущейся с чинной атмосферой кладбища, сообщили, что на Старом кладбище не хоронят уже много лет. Речь может идти лишь о родовых могилах.
