В холле к ней бросились врачи, что-то спрашивали, потащили к «Скорой».
– Со мной все в порядке… я не ранена… Он в меня не стрелял… Подождите, дайте мне две минуты…
Ее усадили в «Скорую», но, когда врач отвернулся, она выскользнула из машины. Оставила там и одеяло.
Она не могла сейчас ехать…
Она вообще ничего не могла.
Дайте мне две минуты…
Это все, о чем я сейчас прошу вас…
Она уходила, отстранялась от всего этого, углубилась в темный парк «Аркадии». Сквозь деревья… сквозь тьму… огонек…
В каменной чаше полыхало пламя подсветки – в парке включили газовые горелки.
Катя подошла к огню и опустилась на траву. Она знала, что они все ищут ее. Ей ведь предстояло много рассказать, написать рапорты, докладную, а затем написать и всю эту историю. Полностью. С самого начала. Без купюр. Как есть. Весь их долгий, долгий путь. Но это потом… Она знала, что и Гущин ищет ее…
Две минуты… это мое…
Она смотрела на огонь. Тени… сколько же теней в «Аркадии». Что-то прошуршало в траве. Быть может, те бедные жертвенные кролики, воскресшие здесь чудесным образом, отправившиеся на поиски своего зимовья?
Из кустов появилась темная тень. Ваня Титов? И он побывал в «Аркадии»… И явился снова оттуда, чтобы судить их деяния и их промахи.
Из кустов вышла Нелли. На плечах, как плащ – черное пальто. Лицо опухло от слез. От нее ничто не укроется в нашей «Аркадии». Она смогла найти здесь и Катю.
Она приблизилась, молча стянула свое пальто и укутала Катю. А потом села на траву с ней рядом.
Они смотрели на огонь своего костра.
Когда он догорит. И останется лишь это… Горькое, как зола…
P.S.
И только свет оплывших свеч, и только ты да я,
Ни роз, ни слез, ни слов, ни встреч. Где доброта твоя?
Ни лиц, ни птиц, а тех страниц читать не довелось.
Пунктир очерченных границ. Не прикасайся! Брось!
Ты встретишь лучше во сто крат, а это только я.
Умру (зачеркнуто)… Уйду и не вернусь назад.
Прощай, любовь моя!
Из неопубликованных стихов Клавдии Первомайской.
1939 год. Адресат неизвестен.
