Если он доживет.
Стоило ли возвращаться в поселок? Он не стал бы, если бы не знал наверняка, что без снаряжения и припасов ему ни за что не пройти через горы. Не перейти долину, не добраться к хозяевам кривоклювой птицы.
А потому, когда собственная его тень перестала прятаться под ногами и осмелилась отползти чуть дальше по камням – тогда он поднялся и заспешил вниз.
…запах дыма.
Скверный запах. Не от костра, не от очага – страшный запах горящего человеческого жилья.
Бродяга остановился всего на мгновение.
Был ли у него выбор?..
Собственно, теперь это не имело значения. Потому что он понял, чей именно дом обращается сейчас в груду головешек.
Но понять, куда бегут со всего поселка люди, и что это за шум на площади, и что за крики – понять это у него не хватило мужества.
Он уже бежал.
Посреди площади, на свободном от людей пятачке, множество рук поднимали и ставили на ребро огромный железный обод. Внутри обода растянут был за руки и за ноги нагой человек, из живота у него торчало острие оси, но он еще был жив.
– …Кати! Давай! Кати! Оттудик! Оттудик! Пещерная змея!
Колесо покатилось, тяжело, волоча за собой кровавую дорожку, подрагивая на булыжниках мостовой, то и дело грозя опрокинуться – но множество рук успевали подхватить его, подтолкнуть и выпрямить.
Человек на колесе умирал. Возможно, смерть его затянется, и, когда колесо, прокатив по улицам, толкнут наконец с обрыва в пропасть – возможно, он успеет ощутить облегчение…
Его схватили за рукав:
– …девчонка?
Он смотрел, не понимая.
– Танки, где девчонка? Мы нашли оттудика, мы давно к нему приглядывались, где девчонка, ты не видел?
Он перевел взгляд с красного, возбужденного лица перед собой на колесо, которое уже выкатывали в площади.
Собственно, что он мог сделать ТЕПЕРЬ?..
…Они нашли источник. Махи нашла. У нее был талант отыскивать воду.
Звенели цикады.
Весь мир состоял из цикад. Весь мир замкнут был в кольцо гор – далеких, синих, и близких, красно-желтых, и белых, покрытых песком, который так мерзко скрипит на зубах…
– …и я давно уже догадалась. Почти сразу.
Он тряхнул головой, прогоняя оцепенение:
– Я прослушал… О чем ты догадалась?
– Что это ты человек ОТТУДА. Правда?
Высоко в небе – или глубоко в небе? – черной точкой висела хищная птица.
– Что же из этого? – спросил он тупо.
Махи молчала.
– Что же из этого? – переспросил он почти вызывающе.
– А они думали, – Махи криво усмехнулась, – что это мой папа… оттудик…
– Я не мог спасти твоего папу, – сказал он, глядя в песок. – Не успел. Не знал…
– Они казнили оттудика… – проговорила Махи, и плечи ее странно приподнялись. – Они думают… а на самом деле…
– Но я же не мог спасти!..
Оба замолчали.
У обоих в недавнем прошлом была ночь, когда колесо с распятым на нем человеком сорвалось с обрыва. Когда по всем улицам деловито сновали мальчишки и, встретившись, спрашивали друг у друга: Махи не видел? Когда уже готово было другое, маленькое колесо, когда улицу, где дымились остатки дома, прочесывали и обыскивали соседи, и утомились, так никого и не отыскав, и ушли до утра, а он стоял перед дымящимися развалинами уже в отчаянии, но все равно знал, что переберет пепелище по досточке, по кирпичу, но либо отыщет девочку, живую или мертвую, либо точно будет знать, что ее здесь нет… Когда, после долгих и безнадежных усилий он скорее угадал, нежели услышал ее присутствие и достал из железной бочки около забора ее обмякшее…
– А почему ты не говоришь, что меня спас? – спросила Махи, водя сухой травинкой по кромке нижней губы.
– Почему? – переспросил он тупо.
– Ну, ты мог бы сказать… оправдаться… что ты меня спас… раз уж так вышло, что должны были тебя убить, а убили папу…
– Почему я должен оправдываться?
…Тяжелое тело, проворачивающееся вокруг торчащей из живота оси…
– А правда, – спросила Махи, не поднимая головы, – что оттудиков присылают к нам, чтобы они отравляли колодцы?
– Разве я отравил хоть один колодец? – спросил он устало.
– Откуда мне знать? – Махи вздохнула. – Зачем они, эти оттудики, вообще тогда нужны?
– Давай поспим, – он пристроил под голову рваную сумку. – Сейчас выспимся – ночью пойдем…
– Ночью… – сказала Махи испуганно. – Здесь, в горах… Ночью…
– Не бойся, – сказал он неуверенно.
Песок на солнце казался огненно-белым. Тень, в которой укрылись путники, казалась черной как ночь.
– Мы все равно не дойдем, – сказала Махи равнодушно. – Здесь посты… здесь щели, горные княжества, облавы на бродяг, на чужаков и на оттудиков… Танки, а правда, что ТАМ хорошо?
– Да, – сказал он не задумываясь. – Там очень хорошо, Махи. Там люди не убивают людей…
– Почему же ты пришел СЮДА?
Он не ответил.
– Может быть, ты не хотел сюда идти? – продолжала допытываться девочка. – Может быть, тебя послали?
– Кто же мог меня против моей воли послать?
Махи удивилась:
– Разве некому?
Тень передвинулась; бродяга подтянул сумку на новое место и снова лег, вытянув ноги.
– Танки… Это твое настоящее имя?
– Почти.
– А сколько тебе лет, Танки?
Он молчал.
– Ну, восемнадцать есть хотя бы? – она была очень серьезна, как будто от ответа на этот вопрос зависело нечто важное.
– Мы дойдем, – сказал он сквозь зубы.
Махи вздохнула – устало, по-взрослому.
Гремели цикады. По склону далекой горы пылила еле различимая отсюда повозка; бродяга поднялся на локте. Всмотрелся, прищурив глаза.
– Они не думали, что оттудики бывают такими молодыми, – сказала Махи, глядя вдаль. – Иначе они подумали бы на тебя… И не трогали бы моего папу.
Бродяга молчал).
* * *
Павла возвращалась в сумерках.
Шла, низко опустив голову, покачивая тяжелым «дипломатом»; уже в который раз за прошедшие насколько дней она ощущала себя сбитой с толку. Вроде бы и ждала звонка – а вот теперь и сама не рада, потому что ее встреча с Тританом произойдет не в ресторанчике «Ночь», а в очередном кабинете с хромом и никелем, с зубоврачебными креслами, сенсорами и прочей ерундой…
