Когда он запер дверь кабинета, они, кажется, чуть испугались. Не каждый день худрук вызывает к себе двоих третьесортных и запирается с ними, будто боясь чужих ушей. Или чужих глаз…
– Я хочу делать пьесу, – он уселся за стол, провел пальцем по узорам столешницы. – Спектакль дебютов. Специфическая работа. Сейчас я вам дам текст, и вы почитаете.
Он вытащил из сумки два тощих экземпляра и протянул через стол; парень подхватился, подскочил, взял оба, один передал девушке.
– Начинайте, – Раман откинулся на спинку кресла. Ему было нехорошо, впору отыскать в ящике упаковку с лекарством – но закатить таблетку под язык значит перед самим собой признаться в страхе и неуверенности. А он должен быть уверен. Что все получится. Что они ВОЗЬМУТ.
– Начинайте, ну?..
Первая реплика была парня; он принялся читать, как читают незнакомый текст – с запинками, напряженно, боясь сбиться и от этого все чаще сбиваясь; Раман терпеливо ждал. Тирада была строфы на четыре, парень понемногу успокаивался, в его голосе проклевывались человеческие интонации – Раман ждал, ждал, это только вступление, сцена напряженная, поймут ли они, О ЧЕМ?..
Вступила девушка. Неожиданно свободно и просто, ой, хорошая девушка Лица, стоило увидеть ее раньше… Ищет глаза партнера. Впервые читает текст – а уже нуждается в связке, и кто же, интересно, ее учил…
Лица запнулась.
Пауза.
– Дальше, – неторопливо сказал Раман. – У вас хорошо получается, я попрошу вас дойти до конца…
– Это «Первая ночь», – сказала Лица. Не спросила, а констатировала.
– Да, – сказал Кович просто. – Что в этом странного?
– Мы… вы будете… Это будет «Первая ночь»?
– Да.
Лица сглотнула. Часто заморгала ресницами. Парень, никогда не читавший «Первой ночи», напряженно переводил взгляд с партнерши на Ковича.
– Я думаю, что вы сарна, – мягко сказал Раман. Парень не сразу понял, о чем он говорит, а сообразив наконец, налился краской, как помидор.
– Да, – неслышно сказала девушка.
– Именно поэтому вам мало что светит в театре… При всех ваших несомненных достоинствах. А вы смогли бы ощутить себя самкой саага?
Парень, казалось, сейчас поперхнется.
– Не волнуйтесь, Валь, – Раман перевел взгляд на его ненормально красное, жалобное лицо. – Все, о чем мы сейчас говорим, есть часть нашей профессии, всего лишь… «Первая ночь» – пьеса о людях в Пещере. Во всяком случае, спектакль будет именно об этом. От того, захотите вы говорить об этом или нет – зависит ваше будущее в этом спектакле…
Он хотел добавить «и в театре вообще», н не стал. Не должно быть принуждения. Не должно быть ни намека на шантаж.
– А кто вы? – вдруг спросила девушка. Еле слышно спросила, но Кович услыхал.
– А вы не догадываетесь? – он посмотрел на нее без улыбки. – Подумайте. Попробуйте, догадайтесь…
– Это просто, – она не улыбалась тоже. – Я думаю, что вы сааг… причем черный.
– Верно, – Кович испытал мгновенную неловкость, но только мгновенную. – Видите, как просто… И как интересно. А Валь кто?
Несчастный парень сглотнул слюну:
– Я зеленый схруль. Что, так сразу видно?..
– Сразу не видно, – серьезно заверил его Кович. – Вам следовало дать Лице шанс… догадаться самой. Это, видите ли, только поначалу кажется страшным. Страшно, видите ли, совсем другое…
Он поднял голову. Окинул собеседников длинным изучающим взглядом. На него смотрели две пары напряженных, перепуганных, но вполне заинтересованных глаз. Хорошо, что они не закоснели в своем страхе…
– По пьесе, – он кашлянул, прочищая горло, – по версии Вечного Драматурга Скроя героиня узнает героя в Пещере… И саажиха не трогает схруля. Зеленого схруля, если хотите… Этот финал представляется мне слишком романтичным, чтобы задевать чужие сердца. Она поступит по правде – она задерет его… а утром… Лица, у вас будет сцена, когда молодая жена просыпается утром в постели с мертвым телом любимого человека. Вы это потянете?
Он говорил сухо и делово; он видел, как брови девушки сдвигаются, как прыгает жилка на виске:
– Я… я не знаю. Я хотела бы… я не знаю, это…
– Это классический репертуар, – сказал Раман устало. – Это НАСТОЯЩЕЕ. Я хотел бы, чтобы вы это сделали… Думаю, вы можете.
Она размышляла. И Раман чувствовал, как внутри его рождается, готовая хлынуть на свет, ненормальная мальчишечья радость. Посмотрите на эту девочку, она уже не Пещеры боится – ПРОВАЛА!..
– У вас получится, – сказал он, будто опуская печать.
– Но я же сарна!..
Раман сцепил пальцы рук.
Это БУДЕТ. Теперь уже точно; главные исполнители у него есть…
– Вы АКТРИСА, Лица. Значит, сумеете быть саажихой. Я вам помогу.
Он улыбнулся, и в улыбке его оба поймали облегчение, и затараторили одновременно, просматривая текст, восхищаясь, предполагая взрыв, бурю, сенсацию…
И тогда Раман опустил голову:
– Хочу предупредить вас… Если тема нашего разговора выйдет за двери этого кабинета – я буду знать, кто именно ее вынес. Про последствия объяснять не надо?
Оба посмотрели на него чуть не укоризной.
Нет, они болтливы – но они не скажут.
– Добрый день. Это вас опять беспокоит Раман Кович, режиссер… Я хотел бы узнать о состоянии Павлы.
Он рассчитывал, что длинная вежливая фраза, полная тщательно выверенного беспокойства, развяжет Стефане язык. Не тут-то было.
– Ей лучше.
Пауза.
– Как долго еще продлится лечение?
– Возможно, около двух месяцев.
У Рамана сжалось сердце. Какие-то очень серьезные сроки. Хорошо хоть не полгода…
Пауза.
– У меня к вам колоссальная просьба, – он сделал свой голос особенно проникновенным. – Дело в том, что в прошлый четверг вышла телепередача, в создании которой Павла принимала самое горячее участие… Передача обо мне. Павла очень хотела узнать мое мнение… Я хотел бы лично поблагодарить ее за отличный, гм, за подбор материалов… Ей можно позвонить?
Пауза. Эта самая Стефана на редкость занудная особа.
– Телефон приемной… запишите.
– Спасибо, – сказал он искренне. – Диктуйте, я запомню.
* * *
Павла выглядела скверно. Хуже, чем он мог себе представить; кажется, она удивилась ему и не обрадовалась. Ах да, она ведь помнит, как, расставаясь последний раз, обозвала его всякими нехорошими именами и в том числе «саагом»…
И что они все-таки с ней делают? И как они ее лечат, а главное, от чего?..
