За смущенными извинениями и поспешной ликвидацией аварии миновали лишние десять минут; Павла стояла, прижавшись к Тритановому боку, и ей почему-то казалось, что он ее не видит. Что, стоя в одних носках на лысом коврике прихожей, сокоординатор Познающей главы Тритан Тодин странствует мыслями где-то далеко, где не слышен рев Митики, где, тем не менее, неуютно, пусто и холодно…
Ей пришлось дважды окликнуть его, прежде чем он ее услышал:
– Да?.. До свидания, Стефана, до свидания, Влай. Спасибо за вечер… Пока.
Переступив порог, он крепко сжал ее ладонь, да так и не отпускал.
Внизу на скамейке сидели, любуясь луной, двое парней в спортивных костюмах. Павла почему-то подумала, что они возвращаются с вечерней пробежки, и удивилась, когда один из них вытащил из кармана нечто с короткой антенной и приглушенно сказал что-то вроде «пуск».
– Пойдем, – Тритан потянул ее за руку.
У бровки стояла машина с затененными стеклами. Дверь распахнулась сама; Павла успела коротко махнуть рукой стоящей на балконе Стефане:
– Пока!..
Оба любовавшихся луной парня пересели со скамейки в машину – один сел впереди, рядом с водителем, другой устроился по правую руку от Павлы. По левую руку от нее сидел Тритан.
– Вот это да, – сказала она громко и удивленно.
Ехали минут пятнадцать.
Любители вечерних пробежек вышли из машины первыми – один остался стоять, любовно поглаживая стриженый куст самшита, другой прошел к дому – вглубь сада, по кирпичной тропинке, высветленной фарами; Павла вспомнила вдруг день, когда приехала сюда впервые – маленькая, совершенно негородская улица, гаснущий шум метро в ушах, первые прикосновения его рук…
Тот, что ходил к дому, вернулся и кивнул. Павла успела заметить, что за спиной его на тропинке стоит еще один – с виду спортсмен спортсменом, но с миниатюрной рацией в руках.
– Пойдем, малыш.
– Вот это да! – повторила она, сжимая его ладонь. – Как в кино… Как в детском муль…
Порыв ветра качнул фонарем над дверью. Павла не поняла, как это фонарь может издавать такой звук; у нее моментально заложило уши.
И сразу же оказалось, что парень с рацией уже не стоит на тропинке, а медленно падает на нее, будто внезапно лишившись сознания.
– А-хх-а! – закричали за спиной. Павла почувствовала, как уходит из-под ног земля. Трава, хлестанувшая ей по лицу, была высокая и влажная.
– Лежать!..
По обе стороны от тропинки трещали ветки. Павла подняла голову; в резком свете фар прыгали, отбрасывая черные тени, плоские, будто вырезанные из картона фигурки.
Пещера.
Уже спустя секунду она поняла, что именно напоминает ей это по-своему красивое действо; кажется, со всех сторон потянуло сыростью, неповторимым духом лишайников и черного мха. Зависшие в небе звезды показались скопищем огненных жуков; наваждение было таким правдоподобным и явственным, что Павла вцепилась в траву и часто, со всхлипом, задышала.
Она видела, как один из нападающих, во всем черном, но с зеленой хирургической маской на лице, опускает на чью-то голову резиновую полицейскую дубинку. Отвратительный звук; валится на землю грузное тело в спортивном костюме, человек в черном перемахивает через него, как через кучу тряпья, и заносит дубинку снова – но его противник ускользает, и в стремительном, обтекающем врага движении бьет чем-то в живот – снизу вверх, так, что человек в черном хрипит и сгибается пополам, и на освещенной фарами дорожке с пугающей скоростью растет блестящее черное пятно.
– Не щадить!!
Впервые в жизни Павла услышала, как звучит в полную силу знаменитый голос Тритана.
И, будто разбуженная этим голосом, взвыла сирена в машине.
– Убью! – скрежет металла. – С дороги, убью!! Взя-ать!..
Двое катились по земле – не разобрать было, кто из них в черном, кто носит на лице хирургическую маску, а в руке, вместо скальпеля – длинный изогнутый нож…
На узкой тропинке, посреди переломанных уже кустов варился, расплескиваясь, котел ярости. Павле, наполовину ослепшей от прямого света фар, мерещились клочья шерсти – схрульей ли, саажьей; то, что носителями убийства выступали двуногие люди, приводило в шок, лишало возможности двигаться.
А потом ее грубо схватили поперек туловища и потащили сквозь изломанные кусты – туда, где за домом уже ждала, оказывается, еще одна машина.
А потом она услышала крик и покрылась потом, потому что это был вопль Тритана, похожий на рев раненного зверя; руки, тащившие ее, мгновенно разжались, выпуская ее обмякшее тело на траву. Свет фар остался где-то сбоку, но она все равно прекрасно видела, как Тритан, в разорванной куртке, кидается сразу на двоих, как воздух над его головой рассекает полицейская дубинка, а потом он взвивается в воздух, пропуская удар по низу, а потом нападающий получает ногой в пах и орет, будто придавленный кот, а Тритан бьет его такой же дубинкой по лицу, и крик обрывается в хрип, а второй тем временем бросается на Тритана со спины, и на мгновение кажется, что изогнутый нож по рукоятку погрузился в тело – но потом Павла видит его острие, чистое, без крови, насквозь пропоровшее Тританову куртку под рукавом, Тритан, продолжая движение нападающего, рывком швыряет его через себя, швыряет с оттяжкой, и падающее тело приземляется с негромким хрустом, и нет времени ужасаться, потому что из темноты выныривают еще двое, со свистом режет воздух нечто на железной цепи, Тритан глухо ревет и ловит цепь рукавом, а другой рукой бьет нападавшего по глазам, тот отшатывается и что-то невнятно кричит, а его напарник тем временем поднимает перед собой железную трубку, уродливую и тяжелую.
– А-а-а!..
Трубка разразилась грохотом, и удерживающий ее человек отлетел назад, будто отброшенный сильным толчком; мгновением раньше Тритан успел кинуться на землю.
С глухим ударом упало в траву железное орудие. Ее владелец упал рядом и не стал подниматься – Павла разглядела рукоятку ножа, подрагивающую возле самого его лица, у основания шеи.
– Павла?!
Тритан стоял на одном колене. Ножа больше не было в его руке, нож ушел в чужую плоть, ушел по самую рукоятку.
– Павла, не вставай.
Машина, ожидавшая за домом, снялась с места мгновенно – даже с каким-то паническим взвизгом. Одновременно со стороны улицы надвинулся шум сразу нескольких моторов. И проблесковый огонек полицейской мигалки.
Сирена, наконец, заткнулась. В уши ватой впихнулась тишина; Тритан медленно поднялся. Подошел к лежащему человеку, ногой отбросил в сторону тяжелую железную трубку:
– Ч-черт…
Он помог ей встать – точнее, вздернул над землей и поставил на трясущиеся ноги.
Одна рука его болталась, будто парализованная; тропинка перед домом, превратившаяся уже в поляну, со страшной скоростью наполнялась людьми.
