— Юль, ты чем там зачиталась? Интересно?
— Нет, обычная инструкция. Давай распишусь, — не говорить же медсестре, какое это увлекательное занятие для журналиста — чтение инструкций и что она даже курсовую на эту тему писала «Инструкция как тип текста», где выявляла типологию инструктивных текстов. По утверждению преподавателя, инструкция — важное средство передачи социальной информации в установлении общих принципов внутри государственных органов и организаций. Разве Юля могла подумать, что ей это в жизни пригодится!
Но вот в комнате с надписью «Баня» инструкция нарушалась, и было это видно невооруженным глазом. У всех четырех ванн была отколота эмаль, и два душа подтекали, оставляя желтые полосы на стенах. В довершение этой картины питьевая вода отсутствовала в принципе — ни тебе графина, ни бачка, а сбоку стояло полное судно.
— Кристина, а почему та смена за собой не убрала? Я не нанималась чужие горшки выносить!
— А я нанималась старух мыть? Я, между прочим, медсестра, а не санитарка.
— Хорошо, я санитарка, — Юлька схватила судно и понесла его в туалет, а потом остервенело подтерла пол.
«Пользуйтесь, гады, журналистским трудом, пока я добрая. Кстати, почему на двери надпись «Баня»? Надо написать правду — «Помывочная», но правду тут никто не пишет и не говорит».
Кристина привезла коляску с Глафирой Сергеевной, которая была чем-то недовольна.
— Недавно мылись, и опять!
— В твоем возрасте надо пять раз в день мыться, — не жалея преклонный возраст бабушки, сообщила Кристина.
— Воняет тут, — заупрямилась старуха.
— Ну, извиняйте, сегодня в ванны шампанское не завезли, — и, обращаясь к Юльке, сказала: — Десять минут на человека, не больше, иначе сдохнем тут с тобой к концу смены.
Юля удивилась сама себе, как ловко она раздела женщину и поставила под душ.
— Живот, ноги, спина, волосы, — Юля произносила порядок мытья вслух. — Все, закончили. Теперь одену вас, Глафира Сергеевна, во все чистое.
— Я сплю плохо после бани, — доверительно сообщила старушка.
— Снотворное попросите у медсестры.
— Нет уж, Паше вон все время таблетки давали, уколы делали, а к ней по ночам привидения шастали.
— А как шастали-то?
— К кровати подходил, нагибался и смотрел, смотрел молча.
— Так ничего и не сказал?
— Приходил и молча смотрел. Не надо мне вашего снотворного.
К концу второго часа Юля еле стояла на ногах, перед глазами, словно в тумане, проплывали размытые голые старческие тела — дряблые, сухие, плохо пахнущие, обвислые животы и груди. Она их мыла, мыла до головокружения и темноты.
— Ты обалдела, что ли? Напугала меня! — над ней наклонилась Кристина. Юлька почувствовала резкий запах нашатыря и поняла, что она лежит на кушетке в подсобке.
— Что это было?!
— Отключилась ты в бане. Закончила бабок мыть и поползла по стенке, я тебя только подхватить успела. Отлеживайся, это ты с непривычки. Старухи намытые сейчас спать будут.
— Да не, по инструкции я сегодня.
— Лежи, тебе говорю!
Юля закрыла глаза. Интересно, что имела в виду Глафира, когда говорила о том, что к Паше приходил убиенный Гулько? Этого просто не может быть!
Какое-то смутное ощущение промелькнуло у нее в голове и тут же исчезло. Она вспоминала свой вчерашний разговор с Кларой Андреевной и не переставала удивляться, сколько в этой женщине внутреннего достоинства.
— Мне кажется, мой рассказ не был интересным. В тюрьме, где я сидела, было много более ярких историй. Кто-то из женщин киллера нанимал, кто-то травил мужа крысиным ядом, так их дома доставали. Еще неизвестно, кто палач, а кто — жертва. Мне больше не хочется ничего вспоминать, извините. Я просто была в таком напряженном, взведенном состоянии — дочь все время болела, я не работала, словно бежала по кругу, как загнанная лошадь. Вот и сошла однажды с дистанции, сорвалась.
— Вы смогли с этим справиться, начать с чистого листа. Вы ведь тогда ребенка ждали.
— Прошлое всегда со мной, — она дотронулась до груди, где находилось сердце. — Отсюда ничего не выкинешь. Дочь уже в тюрьме родилась. Ей пришлось много пережить. Сейчас у Нани своя семья, она взрослый человек.
— Нани? Это такое грузинское имя? Почему грузинское?
— Нет, я очень хотела ее Наташей назвать, а в тюрьме записали Ниной, поэтому дочь зову Нани, и Наташа и Нина, она к этому странному имени привыкла.
— Странному? — Юлька удивилось. — Красивое имя, напевное такое, не то что у меня — коротко и сердито: Юля.
— Хорошее у вас имя, главное ведь человек, он имя содержанием наполняет.
— Клара Андреевна, может, мой вопрос покажется бестактным, но зачем Прасковья Щукина вам рассказала о свидании вашего мужа? У нее что, своего мужа не было? Или не было других дел?
— Муж у нее был, и сын был. Понимаете, когда муж изменяет жене, то об этом знают все, а жена узнает последней. Мне кажется, это в корне неправильно. Мы с Пашей приятельствовали, если можно так сказать.
— Она была вашей близкой подругой? Обычно близкие подруги способны на такие поступки.
— Нет, у меня не было подруг. У меня был только Саша. Паша была моим парикмахером, а в парикмахерской женщины всегда болтают лишнее. Думаю, что ее ученица могла поделиться, или Паша сама услышала, оказалась свидетелем разговора. Она, наверное, как-то об этом узнала. Паша просто хорошо ко мне относилась.
— И все-таки, как она узнала?
— Да не интересовалась я. Зачем? Мне не важно, кто Паше об этом сказал, важно, что это было правдой. Не каждая женщина в силах перенести известие об измене. Сразу сходишь с ума от горечи, униженности и одиночества. Сказать, что это шок, — ничего не сказать. Я в состоянии шока находилась несколько дней. Как сложилось, так и сложилось, уже ничего не вернешь.
— Юля, ты спишь? — Кристина оторвала ее от воспоминаний. — Бабка орет в шестой, памперсы надо ей поменять.
Юлька, как робот, заученными отработанными движениями взяла памперс.
— Сейчас иду!
«Вот, Сорнева, и ты дожила, баня вредна для твоего здоровья. А говорят, что в бане смываются все грехи. Сколько же грехов она сегодня смыла? Теперь ты знаешь, что ихтиоз — старческое шелушение кожи и как мешает пожилому человеку старческий зуд. Хоть бы тебе эти знания не пригодились».
Глава 29
Глуп тот, кто дважды попадается на одну и ту же удочку.
Английская пословица
Наши дни
Когда мать Надежды Метели умерла, женщина поняла, что у нее появился шанс устроить свою личную жизнь. Человек не остров, он не может быть один, даже если очень любит свою работу. Работа спасает только на короткое время, а потом опять наступает глухая тоска. «Мне грустно и легко, печаль моя светла», — она цитировала красивую фразу Пушкина и понимала, что ее тоскливое состояние усугубляется одиночеством, захлестывает чувством никомуненужности. Раньше, даже ночью, она нужна была больной матери, а теперь ее терзали сожаления о потере и покинутости, но брать к себе мамину сестру, тетку Глашу, Глафиру Сергеевну Юшкову, она не собиралась. Тетка была настойчива, навязчива в своих претензиях, страдала сахарным диабетом и другими хроническими заболеваниями и мечтала, чтобы племянница взвалила на свои плечи уход за ней.
