Прищурившись, Афанасий щекой отодвинул мешавший ему затылок любимой девушки и понесся прямо на «Матроса Потапова». Он пролетел над палубой так низко, что чуть не посшибал копытами туристов. «Матрос Потапов» спокойно буравил волны метрах в ста от них, отходя на середину реки. Что до личинки эльба, то она была цела и невредима. Афанасий ощущал, как он – вполне довольный собой – рыхло шевелится у Гули внутри.
Не понимая, что могло случиться, Афанасий развернул Аскольда и повторно направил его на «Матроса Потапова». Почему закладка не сработала? На корме «Потапова» Афанасий увидел плотного мужчину, держащего в руках на уровне носа металлическое блюдо. Потом Афанасий много раз старался объяснить себе, почему ему померещилось блюдо, и пришел к выводу, что все дело тут было в блеске округлых дуг арбалета.
Что-то пропороло воздух. Аскольд дернулся от боли. Едва не вылетев из седла, Афанасий торопливо погнал пега к берегу. Болт прошел вскользь, оставив длинную царапину на плече пега. Царапина сочилась каплями крови, выступившими в разных местах и струйками сбегающими вниз.
Афанасий с облечением понял, что рана не опасна, хотя в ШНыре ему и влетит. Нарушив все возможные инструкции, он едва не потерял пега, да и сам мог погибнуть вместе с Гулей. Зачем он пролетал над «Матросом Потаповым» во второй раз? Разве нельзя было сразу сообразить, что закладку на «Потапове» нашли и Тилль оставил засаду, чтобы перехватить шныров, которые придут проверять ее?!
– Вертолет! – воскликнула Гуля, и тут же Афанасий услышал звук.
Легкий вертолет, похожий на серебристую стрекозу, скользил над рекой в их сторону. Его винт был Афанасию не виден, и бешеная его работа угадывалась лишь по сильной ряби на воде.
– Или полиция, или МЧС. С какого-то из трамвайчиков вызвали! Надо смываться! – пробормотал Афанасий.
Дальше он действовал быстро и сам потом себе удивлялся. Не стал набирать высоту, а, напротив, сбросил ее, спустившись туда, где солнце отблескивало в реке, слепя пилота. Затем Афанасий запутал вертолетчика, петляя между многоэтажками, и только потом набрал высоту. Здесь он опять стал превращаться в Дед Мороза. Пристегнутая к нему Снегурочка постепенно перестала щебетать, и Афанасий ощутил, что она мелко, как птичка, дрожит. Поэтому, едва покинув Москву, он стал постепенно снижаться и к ШНыру подлетал уже на небольшой высоте.
Ему запоздало пришло в голову, что можно сильно не мудрить с охранной закладкой. Новый периметр ШНыра прикончит живущую в Гуле личинку быстро и надежно. Личинка тоже ощутила жгущую ее близость периметра, потому что, едва под ними потянулась нить железной дороги, Гуля начала требовать, чтобы он немедленно вернул ее в город. Гуля вертелась, боролась с Афанасием, спорила, и идиллический полет на пегасе все больше напоминал кошмарное семейное путешествие.
Афанасий в детстве несколько раз ездил с родителями в машине на море, и каждый раз это был цирк. Он, Афанасий, уставая, выносил мозг маме. Мама с неменьшим успехом выносила мозг папе, а папа, единственный, кто хоть что-то делал, потому что он управлял автомобилем, пока Афанасий и мама просто сидели сзади и ныли, временами выскакивал из машины и с громкими воплями бегал по полю.
«Он у нас ненормальный какой-то! Ты больной ребенок больного отца!» – трагически говорила мама, прижимая к себе голову маленького Афанасия. Афанасий пыхтел и, выворачиваясь у мамы из рук, пытался смотреть мультики.
Вот и сейчас Афанасий ощущал, что отдает старый долг папе. Когда Гуля требовала у него разворачиваться, он напрямую не говорил ей, что не собирается этого делать, а отвлекал ее внимание неожиданными репликами. Этому он тоже научился, взаимодействуя с мамой. Маме никогда нельзя было сказать «нет» прямо. Она бы мгновенно выдала всплеск эмоций. Отвечать надо было так: «Да, но…» На любой вопрос – «Да, но…». «Ты сделал уроки, мой пряничек?» – «Да, но мне негде. Мне не выдали тетрадь». Тут мама моментально называла учительницу «козой», и тема уроков благополучно закрывалась. Или в другой раз у мамы возникало желание погордиться Афанасием. «Учительница тебя хвалит?» – спрашивала она. «Да, но просит тебя зайти по поводу моего возможного отчисления». – «Эта коза в своем уме?!» – «Да, но она опять придирается, что после слов «контрольная работа» нужно ставить точку». Тут мама начинала кипеть жаждой козоубийства, и Афанасий просто не успевал добавить, что он вообще ничего не написал, кроме слов «контрольная работа».
Против Гули он использовал то же оружие, хотя Гуля была морально слабее мамы раза в четыре, и после мамы воевать с Гулей было все равно что спецназовцу расправиться с самым мощным здоровяком из детского сада. Гуля просто не успевала за плавными переходами Афанасия.
– Ты летишь в Москву? Летишь или нет? Прямо сейчас! – вскипала она.
– Да, но нас гонит ветром… Мы уже разворачиваемся, но только постепенно!
– А почему рельсы идут прямо?
– Тут у них закругление… А потом они перейдут в кольцевую дорогу! Кстати, а это правда, что Нина бросает Макса? – невинно спрашивал Афанасий.
– Что?! Это Макс тебе сказал?!
– Да, но, может, я что-то путаю? – вилял Афанасий. – То есть напрямую он не говорил, но мне почему-то показалось.
Тут Гуля невольно отвлекалась, и Афанасий выигрывал пару драгоценных минут.
Над станцией Копытово, где был пост ведьмарей, Афанасий не полетел, а свернул к лесу. Мелькнула узкая полоска прижавшихся к железнодорожной нитке дачных домиков, затем линия развалившихся сараев и огородов. Афанасий сбросил высоту. Он любил рассматривать старые копытовские огороды. Чего здесь только нельзя было встретить! И кучу старых машин, и остов трактора, и ржавый троллейбус, из крыши которого торчала железная труба печки-буржуйки, и сарай, собранный из множества рекламных щитов. В зарослях крапивы стояла живописная изба, которую кто-то купил где-то на Севере, пронумеровал бревна краской, разобрал, перевез в Копытово, стал собирать, но, обнаружив, что бревна сгнили, бросил. К этой избе нередко приходила мечтать Рина, называя ее «мое мечтательное место».
Отвлекая Гулю, Афанасий сильно сбросил высоту и стал показывать ей троллейбус и избу. Внезапно что-то потянуло его взгляд в сторону. Афанасий посмотрел один раз, другой, не понимая, что его насторожило. Между троллейбусом и избой, там, где на старом пожарище в обилии рос иван-чай, по земле пролегала черная узкая полоса. Земля дыбилась, бугрилась, кипела. Что-то показывалось на поверхности и скрывалось. Потом что-то обожгло Афанасию глаза, а через них словно и мозг.
Гуля, до того что-то взволнованно выкрикивавшая, размахивающая руками, внезапно странно затихла и, когда Афанасий оказался над бороздой, сделала быстрый рывок. Не ожидавший этого Афанасий едва не вылетел с ней вместе из седла.
– Ты что, с ума сошла?! – крикнул он.
– Пусти меня! Пусти! Пусти, тебе говорят!
Гуля дергала ремень, хотела порвать, затем, что было куда опаснее, стала пытаться расстегнуть. Афанасий схватил ее за руку, но ему мешали поводья, да и Гуля тут же вцепилась в его руку зубами:
