Один точно Афанасий! Он брал сегодня Аскольда, а вот кто второй? Щурясь, Меркурий стал присматриваться. Афанасий вел себя странно. То принимался кружить над копытовскими огородами, то вновь набирал высоту. Сверху он был похож на сорванный ветром лист, который никак не мог улечься на траву.
«Шляпа. Где глаза. Потерял. Что он там. Нашел. Тут же рядом. Ведьмари».
Собираясь связаться с Афанасием, Меркурий потянулся к кентавру, но внезапно между собой и Афанасием увидел гиелу. Гиела возникла как-то вдруг: не было ее – и вот она. В седле гиелы сидел плотный невысокий берсерк. Над его правым плечом торчала длинная ручка легкого молота. По этой ручке молота, а еще больше по посадке в седле, которая будто сплавляла его и гиелу в единое целое, Меркурий узнал Верлиоку. Наклонившись вперед так, чтобы ему не могли помешать кожистые крылья гиелы, берсерк всматривался в Афанасия.
Меркурий затаился, ожидая. Атакует или нет? Верлиока был берсерк опытный, с понятиями. Не новичок, который мог позариться на легкую мишень, да еще явно без закладки. В неспешных движениях Верлиоки ответа пока не обнаруживалось, но когда он развернул гиелу и стал отлетать, занимая место на незримой прямой, соединяющей крошечного пега внизу и солнце, Меркурий уже знал ответ.
Афанасий сунулся куда не надо и потому приговорен к смерти.
Надеясь успеть, Меркурий схватился за сумку, но еще прежде, чем рука ощутила ее легкость, вспомнил, что с ним только саперка. Арбалет с тетивой из оленьих жил и топорик он в последний момент отложил, подумав, что, захватывая что-то лишнее, он заранее готовится к тому, что опять будет впустую бороздить небо.
Меркурий с досадой выругал себя, но тут же, не теряя времени, бросил Белого Танца вниз по дуге. Лучше всего было бы, пользуясь преимуществом по высоте, протаранить гиелу грудью пега, однако Белый Танец не верил в свои силы. Понятия не имел, что весит почти полтонны, которые в разгоне давно уже удесятерились. В последний момент он обязательно подвел бы Меркурия и шарахнулся. И потому Меркурий надеялся устроить столкновение Белого Танца с гиелой неожиданно для молодого пега, когда разогнавшемуся Танцу уже некуда будет деваться.
Теперь все решало, кто доберется до Афанасия первым. Припав к шее пега и падая вниз, Меркурий оценивал расстояние до Верлиоки. Тот мчался к Афанасию по прямой. Меркурий же шел по дуге, надеясь встреть Верлиоку грудь в грудь где-то над Афанасием.
Афанасий тоже не находился на месте. Поняв, что от пикирующего Верлиоки ему не уйти, он бросил пега к земле. Причем с такой высоты, с которой нырок возможен только при благоприятном стечении обстоятельств. Да и место для нырка странное – недостроенный корпус игольного завода. Меркурий помнил еще времена, когда здесь гудели большегрузные машины, что почему-то не нравилось Горшене. Вечно он тут вертелся.
Меркурий видел, что Афанасий не успевает. Верлиока настигнет его раньше, чем тот приобретет плотность, когда можно не бояться ни гиелы, ни выстрела из арбалета.
«Пора», – подумал Меркурий.
Белый Танец пронесся как камень, жалобно заржал – ему казалось безопаснее уйти в нырок, – но все же, подчиняясь команде, раскинул крылья, подрезая гиелу Верлиоки снизу. В момент, когда Танец распахнул крылья, Меркурия с силой дернуло. На мгновение он потерял сознание, но сразу пришел в себя, подхватив не успевшую еще исчезнуть картинку. Где-то в глубине переносицы поселилась тупая боль. Меркурий ощутил металлический привкус крови. В остальном же ничего не изменилось. Верлиока продолжал пикировать, Афанасий – уходить в нырок, но все же момент был упущен. Секундная потеря сознания смешала Меркурию карты. Струсивший Белый Танец, вильнув, не встретил гиелу грудью и не сшиб ее в воздухе.
Верлиока успел обнаружить новое препятствие и заставил гиелу пронестись мимо Меркурия. Правда, теперь Афанасий был спасен. Скорость у Верлиоки была по-прежнему высокой, но подправить курс атаки он не успевал. Из-за некстати появившегося Меркурия Верлиока должен был пронестись мимо цели. Почувствовав, что опоздал, Верлиока мгновенно прекратил атаку, перевел гиелу в горизонтальный полет и летел теперь рядом с Меркурием.
К Меркурию повернулось широкоскулое, окаймленное темной бородкой лицо. Меркурий успевал еще метнуть саперку, но это широкоскулое лицо показалось ему внезапно лицом его сына, перед которым он был виноват. Конечно, Меркурий понимал, что это не сын, но рука, занесенная для броска, разжалась позднее, чем было нужно, и саперка лишь пробуравила воздух в полуметре от цели.
Однако Верлиока всего этого не знал. Он проследил за полетом саперки глазами, усмехнулся, точно человек, получивший разрешение убить кого-то с чистой совестью, и выстрелил с левой руки, дождавшись, пока кожистое крыло гиелы опустится, чтобы болт не задел его. Момента прицеливания Меркурий не увидел. Не увидел даже арбалета. Какая-то могучая сила отшвырнула Меркурия назад и вбок. Заваливаясь, он видел опускающееся и поднимающееся крыло Белого Танца. Коснувшись лопаткой его крупа, Меркурий сумел все же перехватиться и втянуть себя в седло. В его груди глубоко, до оперения засел толстый болт. Боли он не ощущал – разве что затруднение при дыхании и какую-то тупую наполнявшую его слабость.
«Я убит», – подумал Меркурий, но подумал недоверчиво, словно это было не с ним.
Всю жизнь он занимался боевым пилотажем и в первые свои шныровские годы представлял себе свою смерть очень романтично. ШНыр захватывают ведьмари (не сейчас, а когда-нибудь потом, когда он уже вдоволь поживет). Они будут стоять – сытые, ухмыляющиеся, – окружив группу чудом уцелевших, потерявших веру в себя молодых шныров. И тут он, Меркурий, разумеется тогда уже глубокий старик, но все еще мощный и красивый, нанесет ближайшему ведьмарю внезапный короткий удар. Тот упадет как подкошенный. Меркурий завладеет его топором. Первого берсерка он снесет длинным с проносом ударом – надо же и незнакомое оружие испытать. Второму обухом сделает нечто вроде апперкота, причем на подъеме оружия, не тратя времени. Тут уцелевшие ведьмари, конечно, отхлынут, вскинут арбалеты. Понимая, что это уже все, конец, Меркурий метнет в их вожака топор и схватит саперку.
Тут, конечно, в него выстрелят – и попадут. Весь утыканный болтами, он врубится в толпу ведьмарей и только много времени спустя упадет, весь изрубленный, и когда он уже будет лежать, на него со всех сторон повалятся трое последних, пораженных им в последний миг врагов. Прекрасная смерть его вызовет у юных шныров кипение духа, докажет им, что враг тоже смертен. Они набросятся на ведьмарей, и ШНыр будет спасен. Обстоятельства своей воображаемой гибели Меркурий все время менял, дополняя их все новыми подробностями, но в целом она была именно такой.
И вот теперь пришла настоящая смерть – совсем не такая, как он ее себе представлял. Все, что он, по сути, сделал, – это стало преградой между Афанасием и настигавшим его берсерком.
Верлиока, уже целившийся в Меркурия из второго арбалета, не стал нажимать на спуск. Опыт подсказал ему, что и первого выстрела довольно и что рана смертельна. Глаза Меркурия и глаза его убийцы встретились. На лице Верлиоки появилось легкое сожаление. Он отбросил разряженный арбалет и приложил руку к груди. Это был жест прощания и одновременно жест уважения. Он как бы говорил Меркурию: «Вот! Из этого арбалета я больше никогда никого не убью!»
