Из дневника невернувшегося шныра
Это было первое лето, которое Яра провела в новом для нее ритме. Она привыкла к простой, довольно однообразной, хотя поначалу и романтичной, жизни ШНыра: нырки, поиск, раскопы, водянки на руках от саперной лопатки, болото, дежурства по пегасне, проверка закладок в городе, недосып, опять нырки.
А тут вдруг – квартирка в Копытово, пусть маленькая, пусть не совсем своя, пусть с соседкой, но все же из которой не выгоняют… А тут вдруг – самостоятельная отдельная жизнь, Ул в вечное и нерасторжимое пользование и живот, в котором, как в яйце, зарождается новая жизнь.
Но все же Яре не хватало активности. Квартирка была ей тесна, а депрессивное Копытово давало еще меньше возможностей развернуться. Вышел из подъезда, сделал три шага вправо – автобусная площадь. Три шага влево – игольный завод. Три шага назад – станция электрички. Одна радость – лес, но он вокруг Копытово был влажный, изрытый оврагами, почти без тропинок, да еще и с кучами мусора в самых неподходящих местах. В общем, не такой лес, какой изобразил бы художник на картине «Девушка, гуляющая по лесу».
Конечно, Яра как могла изобретала, чем себя занять. Читала, писала картины маслом, научилась делать салатики семи видов – это она-то, которая раньше макароны варила по видеороликам! А главное – в ней с утра до вечера бился нетерпеливый вопрос, обращенный к животу: КОГДА? КОГДА? КОГДА?
Но ребенок все мешкал с появлением на свет, хотя живот был уже совсем большой. Яра несколько раз ездила к докторше, которую посоветовал ей Лехур, и жаловалась ей на ребенка:
– В книжке написано, что ему уже пора. А он все не рождается!
– Неудивительно. Он же не читал этой книжки, – отвечала докторша. Это была огромная, спокойная как удав дама.
– И что мне делать? – волновалась Яра.
Докторша съедала конфетку. Докторам вечно дарят конфеты, хотя они, наверное, втайне мечтают, чтобы им подарили что-нибудь другое. Например, кусок ветчины или турецкий кинжал. Но на это почему-то ни у кого не хватает фантазии.
– Ничего не делать. Можно, конечно, попрыгать через скакалочку, но лучше иди домой и ляг на диванчик! – говорила дама, и Яра уезжала, успокоенная. Она уже давно не телепортировалась и ездила в метро, а потом в электричке. И ей уже уступали место и там и там, потому что живот ее был уже для всех очевиден.
Яра смирно сидела, сложив на животе ручки, и по привычке к вечному чтению читала предупреждения на стеклах метро. Мозг ее плавился от этих словесных ребусов:
«Уважаемые пассажиры
У ДВЕРЕЙ НЕ СТОЯТЬ ОПАСНО»
– Почему у дверей не стоять опасно? Потому что не успеешь выскочить? Ох, голова-голова, чего-то ты сильно мудришь! Проще надо быть, не искать потаенного смысла там, где его нет. А с другой стороны – как же не искать, если ты прирожденный гуманитарий?
Ул с утра и до вечера пропадал в ШНыре. То в пегасне было что-то не так, то некому нырять. В общем, обычная история.
«Я на пять минут!» – обещал он.
«Хорошо хоть не на двадцать четыре!» – отзывалась Яра.
«Почему?» – озадачивался Ул.
«Потому что если пять минут у тебя – это пять часов, то двадцать четыре минуты – это, чудо былиин, сколько?» – передразнивала она.
В данную минуту Яра стояла у окна, на подоконнике которого лежали два шнеппера – ее и Ула, – и с беспокойством смотрела на инкубаторов. Инкубаторы бестолково бродили под окнами и напоминали глючных ботов в игре, когда боты случайно оказываются между двух стен и тыкаются туда-сюда. Инкубаторам Яра была явно не нужна – но кто знает, что творится в головах у инкубаторов? От них всего можно ожидать.
У уха Яры был телефон, а в телефоне – БаКла. БаКла говорила уже больше получаса, не замолкая ни на минуту. Нескончаемый поток жалоб на ВикСера, на соседей, на здоровье и вообще на жизнь. Яра тоскливо слушала, изредка вставляя одно-два слова. Когда БаКла была молодой, ее спасала деятельность, а теперь вся деятельность съежилась до уборки маленькой квартирки – и БаКлу стало разрывать на части.
Для того чтобы БаКла чувствовала себя комфортно, ей в каждый момент жизни нужно было кого-нибудь ненавидеть. Как стрелка компаса показывает на север, так и стрелка гнева БаКлы всегда указывала на определенного человека. Ненавидела она люто и праведно, всеми «швабрами» души. С криками, с кипением страстей, со слезами, с перетряхиванием всей биографии человека и обид, которые он когда-либо ей причинил. Ненависть свою в себе таить не могла и все время бегала и вербовала союзников. Гнева ей хватало примерно дней на десять, после чего злоба изживала себя, выдыхалась, и БаКла вполне могла тереться с прежним врагом носиками. Но так как ненавидеть кого-то все-таки надо, в опалу немедленно попадал кто-нибудь другой. И опять все закручивалось по новой – вербовка союзников, крики, плач. Прямо психологические циклы, по календарю можно выверять, что Яра порой и делала. В конце концов и в ней кровь БаКлы: лучше заранее знать свои слабые места.
– Да… нет… да… ой… то есть нет…
Яра отвечала уже невпопад, порой отрывая трубку от уха, чтобы перевести дух. Ей казалось, что она не с бабушкой говорит, а ползет на стреляющий пулемет. Наконец в разговоре возникла пауза. Яра поняла, что запуталась со своими «да… нет», и БаКла, раздражаясь уже на нее, ожидает какого-то отклика на свои переживания.
– А ты не хотела бы… расслабиться? Просто взять и всех простить? – неожиданно для себя спросила Яра.
Трубка тихо выдохнула, и Яра с ужасом осознала, что, ляпнув такое, допустила крупную ошибку.
– Чего мне сделать?! – закипела БаКла. – Простить?! Да я что, первая ссоры начинаю?! Эта сволочь сумкой размахивала, я стояла как оплеванная, а твой дед, вместо того чтобы защитить меня, свою жену, посоветовал нам знаешь что? Принять пентрицитинчику! В одну лодку нас усадил! Но он-то всегда был предатель!
Наконец Яре удалось попрощаться с БаКлой и, зная, что та имеет привычку вдогонку перезванивать и разговаривать еще час, выключить телефон. Как ни злилась она на нее порой, но бабушку понимала. Она и сама нередко ощущала в себе задатки БаКлы, когда вечерами ворчала на Ула. И в ней было заронено то крошечное семечко праведного раздражения, из которого со временем могла вырасти полноценная БаКла. Ты тихий милый человек, никому не причиняешь зла, хочешь жить со всеми в мире. Но тебя все достают, и ты вынужденно защищаешься. Разве не такая установка была у БаКлы всю жизнь?
Яра еще стояла с трубкой в руке, когда в дверь кто-то позвонил. Она выглянула в глазок и открыла, на всякий случай пряча за спиной шнеппер. На пороге стоял Витяра, а рядом с Витярой переминался с ноги на ногу огромный, толстый инкубатор. Раньше Яра видела его в окно и, честно говоря, побаивалась. Лапищи у инкубатора были такие, что в них лом показался бы спичкой.
– От ты дуся! Это вот, значится, я, а это, значится, Федя! – представил Витяра.
