Бейли опустил взгляд на две карточки на столе.
– Вижу, вы не забыли уроки монсеньора Вигора Вероны.
– Охренеть! – выдохнул Ковальски, выпустив клуб черного дыма.
Грей схватился за край стола, на миг охваченный воспоминаниями. Ему вспоминался и сам старый священник, и его племянница, когда-то похитившая его сердце. Обоих больше нет – чтобы спасти мир, они пожертвовали собой.
Наконец Грей кивнул в сторону двух карточек, лежащих на столе.
– Итак, вы член Церкви Фомы?
Бейли пожал плечами.
– Меня вовлек монсеньор Верона. Когда-то я у него учился: в Понтификальном Институте христианской археологии в Риме, еще до того, как он стал директором Ватиканского архива. А теперь иду по его следам, продолжаю его дело.
– Выходит, вы сотрудник ватиканской intelligenza?
Бейли снова пожал плечами, видимо, не желая ни отрицать это, ни открыто признавать.
При жизни монсеньор Верона был не только профессором и директором архива; имелись у него и иные, более секретные звания. Он служил оперативником intelligenza – разведывательной службы Ватикана.
Джейсон выпрямился.
– То есть, вы шпионите на Ватикан? На Папу?
– На церковь в целом, – поправил Бейли.
– Поэтому и узнали, что мы летим в Лиссабон? – Джейсон повернулся к Грею. – Ну да, конечно! У директора Кроу есть связи едва ли не со всеми разведками мира…
– В том числе и с нами, – скромно признал Бейли.
На другом конце стола дочь доктора Карсон резко поднялась, привлекая их внимание.
– Объясните наконец, о чем речь! Вы хотите сказать, что этот священник – что-то вроде тайного агента?
Грей понял, что это действительно нуждается в объяснении.
– Ватикан – суверенное государство. И десятилетиями, если не столетиями, оно использует собственную разведку: проникает в различные тайные общества, враждебные страны, группы ненавистников христианства – словом, следит за теми, кто, по его мнению, может угрожать интересам церкви.
Грею вспомнилось, как Вигор рассказывал ему историю Вальтера Чижека, священника, действовавшего под именем «Владимир Липинский». Многие годы он играл в кошки-мышки с КГБ, но в конце концов был раскрыт, схвачен и провел больше двадцати лет в советской тюрьме.
– Иными словами, – подытожила Карли, гневно глядя на отца Бейли, – это такой Джеймс Бонд, только в коловратке!
– И без лицензии на убийство, – Бейли мягко улыбнулся. – Мы следуем не только приказам нашего руководства, но и заповедям Божьим. Однако, как и мистер Бонд, я порой не отказываюсь от мартини – и всегда прошу смешивать, но не взбалтывать!
Мара, не вставая с места, придвинулась ближе и указала на карточки.
– Что означают эти символы? – спросила она у Грея. – Вы явно знаете!
Грею вспомнились золотые кольца Вигора; на каждом – такая же печать.
– Это символы Церкви Фомы. – Он пододвинул карточки ближе к ней. – Что вы здесь видите?
– Просто папскую печать, – ответила она. – На обеих.
– А если присмотреться?
Мара нахмурилась, вглядываясь; однако первой разницу заметила Карли.
– Они не совсем одинаковые! – Она коснулась пальцем сперва одной карточки, потом другой. – Смотри, Мара, на этой печати темнее левый ключ, а на другой – правый. Они зеркально отражают друг друга!
Мара подняла взгляд на Грея.
– Близнецы… – проговорила она. – Вы сказали: «Знак Близнецов». И все же я не понимаю…
– На древнееврейском, – пояснил Грей, – слово «близнец» звучало как «фома».
Мара оглянулась через плечо.
– Фома неверующий? В той комнате висит картина: Фома, вкладывающий перст в рану Христа.
Заинтригованный, Грей посмотрел в ту же сторону, спрашивая себя, не указывает ли эта картина на место тайных собраний Церкви Фомы.
Словно в ответ на невысказанную мысль, дверь у него за спиной отворилась, и в комнату вошла суровая на вид пожилая женщина, лет шестидесяти или старше. Одетая в простую серую рясу, подпоясанную узловатой веревкой, она шла, опираясь на отполированную трость черного дерева. Ни на кого не обращая внимания, женщина направилась прямо к отцу Бейли; двигалась она медленно, но целеустремленно, наводя на мысль о скрытой силе.
Беседа замерла. Когда женщина в рясе прошла мимо Грея, волоски у него на затылке встали дыбом; показалось на миг, что мимо проплывает темная грозовая туча.
Женщина в рясе приблизилась к Бейли и что-то зашептала ему на ухо. Видно было, что священник подался ближе к ней, чтобы лучше ее слышать, а не наоборот. Ничто в этой женщине не говорило о служебном, подчиненном положении – но не было в ней и упоения властью; складывалось впечатление, что она чему-то служит – чему-то (или кому-то) более могущественному, чем все властители земли.
– Благодарю вас, сестра Беатриса, – кивнул Бейли, выслушав ее до конца.
Монахиня – невеста Христова – отступила на шаг и замерла, скрестив руки на серебряной рукояти трости. Взгляд ее, скользнув по сидящим за столом, остановился на Ковальски, и губы скривились в явном неодобрении.
Ковальски попытался посмотреть на нее со злостью и уверенностью, не преуспел в этом – и в конце концов, вздохнув, вытащил сигару изо рта и затушил в пепельнице.
Лишь тогда сестра Беатриса отвела взгляд.
«Ну и ну!» – мысленно сказал себе Грей.
Наконец Бейли прервал затянувшееся молчание.
– Можете говорить свободно. Сестра Беатриса также служит Церкви Фомы.
– А что за «Церковь Фомы», которую вы все время упоминаете? – Мара нахмурилась.
– Да, вы имеете право знать. – Пирс кивнул на лежащие перед ним карточки-«близнецы». – Этот двойной символ обозначает тех членов Католической церкви, кто тайно следует учениям, содержащимся в Евангелии от Фомы.
С этими словами он бросил взгляд на отца Бейли и сестру Беатрис.
– А что за Евангелие от Фомы? – поинтересовалась Карли.
– Один из гностических текстов древней церкви, – пояснил Бейли. – Во времена Римской империи христианство было вне закона, и христианам приходилось скрываться – собираться тайно в пещерах и усыпальницах, по ночам, во тьме. Связь между различными группами христиан была затруднена, в результате они начали расходиться и в своих практиках, и даже в философских учениях. Евангелия появлялись повсюду – разумеется, те, что известны нам из Библии, но также и многие другие. Тайное Евангелие от Иакова, Евангелие от Марии Магдалины, от Филиппа… Вокруг каждого Евангелия собиралась своя секта, и нарождающуюся церковь грозили расколоть разногласия. Чтобы прекратить раскол, в качестве канонических были избраны четыре книги: Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна.
