Он кое-как встал и поплёлся обратно к карете.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Карабас. – Рожать-то будем?
– Буим, барин, буим, как тому не бывать-та, – засуетился хомяк.
– А кого рожать? – влез Арле.
– Кого? – Африканыч растерянно почесал за ухом, пытаясь сосредоточиться. – Яйцеклетки в матушку загружали, дай Дочь воспомянуть… давно, – хомяк махнул лапой, отказавшись от борьбы со слабеющей памятью на этом участке, зато предпринял неожиданное наступление на другом.
– Два яишника было от хомосапочки, навроде коломбины… потом, стало быть, пупица была, хорошая такая, крупная… от альцбацыхи клетушки тож, от йих гозманы родятся…
– Гозманов не надо, – сказал Арлекин. Карабас не отреагировал.
– Котеги хорошие будут, – почти жалобно сказал хомяк. – Возьмите котегов, недорого совсем… Ментёночек ещё ожидается, – не дождавшись ответа, продолжил он.
– Вот только позорных основ нам не хватало, – пробурчал Арлекин.
– Арапчата тож, такие мелкие, трохи чернявые, – вспомнил старик. – И собаченька какая-никакая непременно случится, – это он сказал с сокрушённым видом.
– А что с собачкой не так? – заинтересовался Карабас. Потом, видимо, залез в голову хомяка и хохотнул.
Старик того не заметил и принялся объяснять.
– Ить, тут такое дело… Лет десять назад, почитай, было. У барынь на собачек мода была, собачки им чевой-та занадобились, вот, значить, яйцеклетки ихние и загрузили. Да только что-то не то с яйцеклетками теми сталось, ген в них битый был. Все собаченьки, как есть, безглазые шли, ну что ты буишь делать. Мы их с той поры душим-душим, а они заводятся и заводятся… – он понурился и виновато посмотрел в сторону.
– Так зачем их заводить? – не понял Арлекин.
– Так это ж, того, они сами, – старик совсем засмущался. – Яйцеклетков-то тех наложили в матушку богато, они в матушке с той поры и схороняются. И убрать их оттеда нет никакой возможности. Значить, и в матки ёйные они исправьно поставляются. А нащщот мужика – так, ить, места у нас дикие, джигурда всякая так и бродит. Бежит, значицца, волк али кобель какой мимо матушки, а от еёйного естества сучьим духом тащит. Так он, скобейда несносная, непременно подскочить и матушке вставит. Я уж гоняю их, гоняю – так они ночью приходют… Говорю ж, беда у нас с родителями: некем взять. Вот вы, барин, – обратился он к раввину, – мущина справный, из себя видный, дык не побрезговали бы матушку обиходить? У нас как раз хомосапые яйцеклеточки простаивают. От помёта самого здорового дадим, – посулил он.
Карабас усмехнулся.
– Не могу, – сказал он, – секс с нееврейкой является весьма серьёзным грехом. Рамбам, например, считал его более страшным, чем кровосмешение. Хотя это спорное мнение. Например, древний ребе Лейб Троппер, желая помочь женщинам, готовящимся принять иудаизм, вступал с ними в связь, дабы передать им еврейство половым путём. Однако калуша не может стать еврейкой, за отсутствием у неё необходимых умственных и моральных качеств…
Арлекин снова дёрнул раввина за отворот лапсердака. Он отлично знал, что о своей странной религии Карабас мог рассуждать чрезвычайно долго, причём финал его речи, как правило, полностью противоречил началу.
– К тому же у меня сорок восемь хромосом, – быстро закончил бар Раббас. – Вряд ли у вас найдутся подходящие яйцеклетки, – он похлопал по калуше.
– Были, барин, были на сорок восемь, ей-Доче были такие! – поматерился хомяк. – Вот только когда… – тут он призадумался и умолк.
Внезапно калуша содрогнулась до самых корней – да так, что от земли встала столбом пыль. Потом сверху раздался тяжёлый низкий звук, будто бегемот рыгнул.
– Рожаит! – вскрикнул хомяк. – Как есть рожаит! Баре, отыдьте, щаз воды отходить будут, не дай Доча – перепачкаетесь…
Карабас молча и быстро ухватил Арлекина за руку и покинул опасную зону. Сделал он это как нельзя вовремя: через пару секунд и ровно на то место, на котором они стояли, обрушился настоящий водопад, хлынувший из разверстого ятла. Дурно пахнущая жидкость забрызгала хомяка. Тот, однако, не испугался, а наоборот – встал ровнёхонько на самое мокрое место.
В этот момент ятло дрогнуло, раздвинулось, обнажив сизо-багровые глубины, и после нескольких судорожных сокращений на свет вылезла лысая головёнка коломбины.
– Давай-ка, матушка, потужимся, – хомяк поднял посох и осторожно ткнул им в какое-то чувствительное место. Калуша снова издала тот же рыгочущий звук, ятло хлюпнуло, раззявилось и показались блестящие от слизи плечики. Ещё несколько судорог – и тельце коломбины выбросило из натруженной матки. Зубы вагинального зева, дотоле заведённые в загубье, выдвинулись и смачно щёлкнули, перекусывая пуповину.
Хомяк ловко поймал новорожденную, быстро облизал и усадил на землю.
Любопытствующий Арлекин подошёл поближе. Коломбина сидела на попе ровно и протирала маленькими кулачками глазки. Наконец она подняла голову и увидела, что за ней наблюдают.
– А… абы… абырвалг, – сказала она.
Арлекин не удивился: он-то знал, что все калушата говорят это слово при рождении. Это была какая-то очень старая традиция, восходящая чуть ли не к профессору Выбегалло, а то и к доктору Моро.
– Маленькая, ты родилась, это хорошо, это очень хорошо – то был голос поняши: она, оказывается, уже подошла. – Вот и я пришла, я твоя жизнь, я твоя радость, я твоя хозяюшка…
Арлекин на всякий случай отошёл подальше: няш на него почти не действовал, но именно что почти. Во всяком случае, подставляться под это дело лишний раз ему не хотелось.
Через час на свет появились ещё две коломбины, гозман, – горбатый, с носом как баклажан, – а также троица довольно крупных шельмецов. Их забрала себе поняша и тут же, не теряя времени, ими овладела. Потом калуша выкинула трупик – какой-то сизый, высохший прямо в матке плод-недоносок неопределённой основы. Дальше из высокозалегающего ятла вывалилась бабирусса – умершая, судя по всему, из-за удушения пуповиной. Больше трупов в выводке не было: старая калуша была хоть и не в самом соку, но ещё в силе.
С самой верхушки вылетела стайка разноцветных бэтменов. Потом появились на свет пара мавров и пупица. Откуда-то сверху посыпались крохотные котеги. Их не хотели брать ни Карабас, ни Юличка; кончилось тем, что их всех сгрёб хомяк и унёс в сарай, бурча под нос что-то недовольно-скептическое. Карабас предложил свои услуги, сказав, что может быстро и безболезненно избавиться от котячьего выводка – например, остановив им дыхание. Юличка подумала и покачала головой – внезапная смерть няшек могла пагубно отразиться на старом хомяке. Карабас подумал и согласился, сказав, что старик не в том возрасте, чтобы выдержать такое зрелище.
А покуда Африканыч отсутствовал, случилось именно то, чего он так опасался: одно из нижних ятел разродилось-таки собаченькой.
Собаченька вышла небольшая, но длинная, коричневая, украшенная висучими доземь ушами и белой отметиной на хвосте. Вместо глаз у неё были крошечные рыльца наподобие свиных, каждое – с двумя смешными сопящими дырочками, как пуговицы.
