Тененбойм сделал сложное движение ушами.
– Ну да, разумеется, – Лось грустно усмехнулся, – ведь я так предсказуем… Знаешь что? Мне не нравится эта кандидатура. Что-то с ней не так. Не знаю, что именно, но мне уже не нравится. К тому же – с чего бы вдруг существо из ИТИ искало работу здесь? И кто тебе подсунул эту, как её… Шушару? Отвратительное имя. Даже для самки.
– У неё отличные рекомендации, – сказал слон. – Есть мнение, что она справится, – добавил он со значением.
– Без собеседования не возьму, – Викторианский исподлобья уставился на Тененбойма.
Лев Строфокамилович почесал левый бивень о столешницу.
– Ну допустим, – пробурчал он, старательно сдерживая рвущийся наружу вздох облегченья.
Глава 35, в которой самый непутёвый из наших героев становится жертвой чужой мстительности, а также коварства мнимых друзей
10 октября 312 года от Х.
Страна Дураков, междоменная территория.
Где-то полседьмого по местному времени.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
«Кол», «костыль», «слег», «теллур», «последний гвоздь». Артефакт Зоны неясного происхождения. Вводится перцеребрально (подробности см. в разделе «Техника»). Попытки обратного извлечения приводят к немедленной смерти. В течение первой декады взаимодействия с корой головного мозга обеспечивает абсолютную защиту от всех известных типов паранормальных воздействий, кроме психокинеза. Далее эффект ослабевает, одновременно с этим понижается болевая чувствительность и деградирует эмоциональная сфера. Через тридцать – сорок дней происходит первый дефолт мозга, IIQ падает на 20–30 %. Второй дефолт происходит через сто – сто двадцать дней. За ним следует потеря речевой способности, отмирание рефлекторных реакций и смерть.
Фраер М., Шестипалый З. Как убиться и ебануться с пользой для общества.
Практическое пособие. ООО «Хемуль», Дебет: Амфора, 299.
Септимий Попандопулос пил. Хотя – нет! Септимий не пил: он нажирался. Отдаваясь этому непростому делу с тем истовым серьёзом, каковой исстари присущ славному козляцкому племени.
Ежели говорить о текущем моменте, то Попандопулос пребывал в состоянии своего рода неустойчивого равновесия. То есть – алкоголя в крови у него было примерно столько, сколько и просила душа. В таких случаях к выпивохе зачастую возвращается подобие здравомыслия.
Однако хороший медик или опытный бухарик непременно заметил бы, что благостное это состояние, увы, мимолётно, ибо в самом скором времени что-нибудь непременно изменится. Или двенадцатиперстная кишка получит из желудка новую порцию пульпы и обогатит кровь алкоголем, тем самым повысив внутренний градус. Или же печень одержит временную победу, окислив спирт – и градус тем самым понизив. Значение имеет также концентрация каталазы, под влиянием которой спиритус вини превращается в ацетальдегид, само присутствие коего весьма ощутимо сказывается на общем состоянии. Наконец, могли измениться и потребности души, причём совершенно непредсказуемым образом. В общем, не стоило и помышлять остановиться на достигнутом. Выбор был, в сущности, невелик: или немедля продолжить восхождение к намеченной цели, – а козёл имел намерение нажраться в неописуемое говнище, – или же устроить краткий передых, нечто вроде временного бивуака, пребывая в готовности в любой момент сняться и тронуться в путь.
Попандопулос выбрал последнее: воспользоваться минутным возвращением в реальность для ревизии своего состояния и текущей ситуации.
Козёл приоткрыл правый глаз – левый открывался хуже – и оценил текущую диспозицию. Он пребывал в крытом помещении, на вид знакомом, конкретно – сидел за столом, судя по позе – в прострации. Перед ним стояла грязная корзина с объеденным дубовым веником: по нетрезвости козла всегда тянуло на дуб и орешник. Рядом – миска с солью, наполовину пустая, и литровая бутыль кристалловской, наполовину полная. С краю примостилась ещё одна бутылка, судя по криво наклеенной этикетке – из-под сенной шипучки. Горлышко бутылки было отколото, а вернее, снесено лихим ударом. Попандопулос тут же потянулся за спину. Меч был на месте. Это его успокоило.
Прикрыв лупары, Попандопулос попытался сосредоточиться и вспомнить, какого ляда он воттак ваще. Из душевной глыби всплыло – дохлой рыбой кверху брюхом – томительное чувство: всё плохо. За ним потянулся шлейф ретенций – музыка, нахнахи, кровь на полу, ещё какой-то мёртвый ёбаный гусь. Септимий не мог припомнить, при чём тут гусь, но каким-то образом и он был тоже причастен, он тоже был причиной бед, этот гусь – будучи мёртвым и ёбаным гадом. Или, может, ёбнутым, а то и ебанутым: козёл был не в том состоянии, чтоб различать столь тонкие оттенки смысла. Потому он оставил эти думы и сосредоточился на более практических вещах: подготовился ли он к загулу и всё ли правильно сделал.
На эту тему память заговорила охотнее.
К делу козёл приступил прямо с утра. Лишние носильные вещи и ценности оставил у знакомых педобиров, с ними же и накатил для начала. Потом завернул в деревеньку Калушовку, где его хорошо знали с плохой стороны. Там он подудолил местный электорат на два пузыря самогона, настоянного на курячьих говнах, и маленького лосёнка, которого он отдуплил там же, у плетня, а тушу прихватил с собой. Переднюю половину он отдал знакомому сталкеру-стервятнику Шансу, встреченному на тракте. Шанс в благодарность угостил бидоном мухоморного пива, до которого козёл всегда был охоч, но особенно по первой пьяни. Где и как он употребил его – на сей счёт память загадочно молчала.
Дальше нарисовалась лесная полянка, заросшая одуванчиками. Септимий обожал их страстно. Однако ж в одуванах попалась какая-то подлая травка, от которой козлиный желудок немедленно вспучило. Пришлось проблеваться. В процессе блёва Попандопулос измарал бороду, попытался отмыть её самогоном, стало ещё хуже. Расстроился, от расстройства высосал полбутылки, закусывая крапивой. Зачем-то срубил мечом деревце. Потом сражался с ежом-грибником, некстати прогуливавшимся в тех местах. Ежак оказался то ли бронированным, то ли чересчур увёртливым. Во всяком случае, существенно улучшить его Септимий не смог, несмотря на все старания. К тому же в корзиночке у скромного грибника были не только грибы, но и тесла-шокер – оружие редкое и не особо опасное, но очень неприятное в действии. Пока Попандопулос очухивался, колючая джигурда сдристнула, ещё и прихватив с собой бутылку самогона в качестве трофея. Исчезли и остатки лосятины. Также куда-то проебался колокольчик из носа. Впрочем, похоже было, что две последние утраты случились ещё до встречи с ежаком. Что нисколечко не утешало.
Потом был хутор с виноградником. Там его пытались огреть оглоблей, зато потом вынесли чудесное кьянти, лишь бы отвязался. Ещё он бегал за диким, тугозадым на вид вепрем. И вроде как даже догнал. Засим в памяти зиял провал с осыпающимися краями.
Исчерпав, таким образом, свой внутренний мир до дна, козёл решил, что пришла пора свежих впечатлений. Без которых было невозможно понять, в каком он состоянии, где он, а главное – как жить дальше.
