Из-за ракитника, напротив, пробивался какой-то тусклый, неверный свет. К звону струн примешивалось тяжёлое кряхтенье с подмудыхиваньем – будто играющий нёс на спине какую-то непомерную тяжесть и никак не мог продышаться.
Базилио нашёл в сплошной стене ракитника небольшой просвет и осторожно глянул, включив инфраоптику.
Открылась малюсенькая полянка-проплешинка, с трёх сторон окружённая заснеженными соснами. Сама полянка, однако, была чистой. Посередь неё потрескивал крохотный, догорающий уже костерок. Рядом сидел в позе орла крупный упырь – весь в щуплах, с налитой, свисающей до губы, кровососью. Он тужился, тщась опростаться, развлекая себя пощипываньем балалаечных струн.
Брезгливый кот отодвинулся и уже собрался было восвояси, как упырь вдруг дёрнул струну и издал лихое уханье. Тут же в микроволновом диапазоне что-то вспыхнуло. Кот сменил диапазон на микроволны, присмотрелся. Под мохнатой упыриной дупой высветилось что-то фиолетовое – то ли маленькая аномалия, то ли какой артефакт.
Упыряку это явно обрадовало. Он склонился над результатом своих трудов, заинтересованно поводил над ним носом, потом выпрямился и заныл-заголосил под струнный звон нечто невнятное.
– Хася, это что? – шёпотом спросил кот, прижимая кошавку лапой к себе.
– Козак-чаклун бандуряет, – так же тихо ответила Хася, щекоча коту ухо, – а до чого бандуряет, не ведаю.
Кровосос внезапно подпрыгнул, хлестнув себя щуплом по шее и дурным голосом заорал:
– Гой, ты доля моя, доля! Эгегегей! – после чего отбил задними лапами что-то вроде чечётки.
От артефакта изошло слабое сияние – и померкло.
Упырь задумчиво почесал кровососью мохнатый нос, перехватил балалайку поудобнее и попробовал снова: топнул, хлопнул, взвив щупло, и прореготал:
– По-пид горою! По-пид зелёною! Гып-гып!
Опять полыхнуло – и всё так же бессильно опало.
Упырь почесал за ухом, потом оттягял пальцами нижнюю губу и выкрутил её – видимо, пытался выжать из себя какую-то мысль. Наконец на что-то решившись, отошёл на три шага, напружинился, чуть подразбежался и прыснул в воздух, выдав такой балалаечный перебор, что у База зафонило в ухе, а Хасю чуть не снесло с плеча.
– Хто не скачет – тот москаль! – заблажил кровосос. – Асса! Асса! – он запрыгал, как мячик, размахивая щуплами.
– Тварюет, – шепнула Хася. – Певно, в ём дублон е.
Кот открыл было рот, чтобы спросить, что значит «тварюет», когда зелёный огонь внезапно выплеснулся на всю поляну – и прямо из самой серёдки взвернулся вьюном ещё один кровосос, совершенно такой же, как и первый, только без балалайки, зато с огромной дрымбой в зубах. Он перекувырнулся в воздухе и приземлился рядом со своим породителем, звонко шлёпнув пятками о землю. Дрымба издала длинное «бздыннннь».
Первый, однако, остался удоволен не вполне. Устремив очи горе, он пал, ударился оземь, покатился и снова вскочил.
– Грае-грае-воропа-а-ае! – истошно заорал упыряка, подбоченясь и выписывая ногами кренделя.
Фиолетовый свет вновь начал разгораться.
– Москаляку на гиляку-у-у! – подхватил дрымбник, крутясь на пятке юлою. – Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла!
Холодный огонь стрельнул вверх столбом. Кошурка, зажмурившись, отпрянула, отчаянно захлопала крылышками и выпустила когти на полную длину, зацепив незащищённую шею. Баз зашипел от боли, но удержал писюндру за шкирдяк. Та возмущённо зашипела.
Из пламени вылетел спиной вперёд ещё один упырь, на сей раз – с колёсной лирою. Приземлившись на пятую точку, он что-то прошипел сквозь зубы, но потом вскочил и лихо мотнул щуплом.
Первый кровосос посмотрел на внезапно обретённых собратьев, осклабился и поднял с земли мешок, в котором что-то шевелилось.
Кровососы переглянулись, сгрудились, и первый достал из мешка извивающегося креакла. Тот сучил перепончатыми лапками и пытался сказать что-нибудь обломное, но тщетно – клюв злыдня был предусмотрительно замотан лыком.
Первый кровосос ловко ухватил свою добычу за лапки и перевернул. Креакл забился, чуя смерть свою.
– Та що, братики, змиркуемо на троих? – предложил упырь, предвкушающе дёрнув кровососью.
– Ото ж, – согласно крякнул второй, согласно пошевеливая своим кровяным удом.
– Це дило, – подтвердил третий.
– Дило! – резюмировал упырь-чаклун и не обинуясь высмоктал креаклу глазик. Упыри склонились и дружно впились. Тишину прорезало чавканье, хруст и мучительные стоны погибающего индивида.
Наконец кровососы напитались, чинно свернули набухшие от крови сусли и расселись вокруг костра. Первый ухватил балалайку, щипнул струну:
– Ды, ды-ды, ды-ды…
– Гу-гу-гу-гу-ммммм, – замычал второй сквозь зубы и дёрнул дрымбу, та сделала «пиу-бзздынннь».
Третий молча взялся за рукоятку лирного колеса. Струны мерно загудели.
– Чего это они? – шёпотом спросил кот.
– Писню спивать будуть, – Хася шевельнула крылышками. – Упыряки ж.
Через какое-то время упыри друг к дружке приладились, издаваемые ими звуки начали сливаться в нечто свычно-зручное, хотя и ощутимо-срамное.
– Як умру, та поховайте мене у могылы… – затянул первый упырь, балалая не быстро, да споро.
– Шоб гимно кругом звисало великою килой! – пробасил лирник, широко поведя лапищей по струнам.
– Шоб сычи в гаю гукалы, кожаны летылы, – мечтательно протянул дрымбник, не выпуская изо рта свой струмент.
– Шоб моска ли вкруг могылы на колах сидылы! – хором проревели все трое и радостно загреготали.
– Это что такое? – на всякий случай поинтересовался Базилио.
– То Шывченкова писня. Як кровыщи надудолятся, та её спивати починают. Такый у ных звычай. Упыряки же ж.
– А эти двое откуда взялись? – решил выяснить кот.
– Мовлю ж, стварювались, – сиротка сказала так, как будто это что-то объясняло. – Та сам побачиш, воны розчыняться скоро.
Так и вышло. Один из упырей, дрымбник, выводя длинную смурную руладу, вдруг немо раззявил рот, пошёл зелёными пятнами, да и рассыпался в воздухе ворохом зелёных искр.
Второй, с лирой, продержался подольше, но через пару минут и он пошёл рябью и с тихим, печальным треском исчез.
Остался только один. Удовлетворённо цыкнув зубом, он подобрал с земли ту самую мелкую вещицу, обтёр о предплечье, да и кинул себе в пасть. После чего подхватил мешок, встал и скрылся в лесу.
Кот осторожно выбрался на полянку, понюхал воздух и сморщился: смрад немытой упыриной плоти и растерзанного креакла создавал довольно-таки неприятный фон. Кроме того, откуда-то сильно пахло озоном. Озон могла источать аномалия, но кот просмотрел поляну во всех спектрах и ничего подозрительного не заметил: поляна как поляна.
