Вскорости он уже топтал идеально ровные мостовые городка, разыскивая муниципалов. И довольно быстро их нашёл: участков в городке хватало, и содержались они в образцовом порядке, как снаружи, так и внутри.
В участке козёл заплатил-таки пошлину в шестьдесят два сольдо и получил взамен Aufenthaltsttitel, а также брошюру для вновь прибывающих, ресторанный гид и рекламный буклет с адресами мест, где можно остановиться. К его удивлению, здесь функционировала муниципальная гостиница и несколько частных пансионов. Ему порекомендовали заведение фрау Зухель. На прощание муниципалы торжественно вручили ему рюмочку шнапса на бобровой струе – традиционный бибердорфский напиток, которым, согласно установленным порядкам, угощают гостей, прибывших в город впервые. Козёл поморщился: запашок бобровой струи показался ему слишком уж специфическим. Однако его сразу предупредили, что отказ от подарка требует заполнения шести различных форм документов и фиксируется в заводимом на него личном деле. Так что Септимий опрокинул рюмашку, вежливо поблагодарил и отправился искать рекомендованный постоялый двор. К своему удивлению, он нашёл его довольно просто – весь город был покрыт стрелками, указателями, предупредительными надписями и тому подобными удобствами. Так что уже через час, отдохнувший и накормленный, он сидел в огромном кожаном кресле, читая про местные реалии.
Как выяснилось, бо льшую часть территории Сонной Лощины занимал городок Бибердорф. Существовал он, как утверждали авторы брошюры, с дохомокостных времён. Согласно последней переписи, в нём постоянно проживало две тысячи триста сорок семь полноправных граждан, в основном мутантов самых разных типов и разновидностей – мозгоклюи, контролёры, душееды, шельмецы, мандалайки и другие разновидности существ с сильным менталом. Численность электората определялась хозяйственными надобностями.
За мягкий климат отвечала редкостная воздушная аномалия, накрывающая Лощину практически целиком. Из неё же местные брали энергию – тут козёл вспомнил о громоотводах и кое-что понял.
Что касалось бибердорфских нравов и обычаев, авторы брошюры подчёркивали, что городок издревле считался прекрасным, высококультурным местом. Особо отмечалась зажиточность и законопослушность аборигенов, а также роль немецкого языка: оказывается, первое время после Хомокоста основным источником электората для местных жителей были германоязычные калуши, произраставшие на востоке Лощины. Сейчас они по большей части обесплодели, а то и засохли, но традиция общаться с электоратом по-немецки сохранилась, как и канцелярская терминология, а также топонимика.
Кроме самого Бибердорфа в Лощине имелись три деревни с труднопроизносимыми немецкими названиями. Козёл, впрочем, различил в одном из них слово «шайзе» – из чего заключил, что жить в деревне малопрестижно. Имелись также два гнездовища креаклов, к посещению не рекомендованных, и становище гнидогадоидов – как честно предупреждала брошюрка, малоэстетичное. Зато впечатляли гравюры, изображающие исторический центр – в особенности городская ратуша, молитвенный дом с огромной иконой Дочки-Матери серии «писечка шурочки», головное отделение Raif eisenBank, памятник древнему герою Биберу, легендарному покровителю города, а также крупнейший по эту сторону Альп магазин коллекционных пивных кружек Bierglas и казино Trumpf.
Тогда Попандопулос ещё не знал, что скоро-скоро эти сухие сведения обрастут, как песчинки в раковине, перламутром, живыми впечатлениями. Площадь и в самом деле окажется шедевром архитектуры. Молитвенный дом – шумным и бестолковым местом, где резвится местная молодёжь. В банк и магазин кружек он так и не заглянет. Памятник Биберу окажется интересен разве что своими размерами. А казино станет целью и смыслом его здесь пребывания…
Размышления козла были прерваны быстрыми шагами за спиной. Попандопулос нервно обернулся и увидел, что его догоняет спиногрыз, похожий на огромного рака, с зонтиком в жвальцах. Ротожопь спиногрыза показалась козлу знакомой.
– О, герр Попо! – воскликнул спиногрыз с несколько наигранным дружелюбием. – Как вы живы-здоровы в этот превосходный вечер?
– Благодарю, всё замечательно, – машинально ответил козёл, мучительно пытаясь вспомнить, где он спиногрыза видел и как же этого типа, Дочь его Мать, зовут.
– Будем сегодня играть? – на этот раз в голосе спиногрыза послышалось неподдельное волнение.
– Warum nicht? – брякнул козёл и тут же понял, как сглупил. Именно этого спиногрыза он позавчера ободрал в покер как липку – и взял с него, помимо денег, ту самую трость. Давать ему отыгрываться козёл не собирался. Увы, слово было сказано, а в Бибердорфе к словам относились серьёзно.
Зато мутант буквально расцвёл, спинка панциря аж зарумянилась.
– Тогда я непременно буду в Красном зале около полуночи, – сообщил он и побежал вперёд, повиливая суставчатым хвостом. Попандопулос невольно подумал, что спиногрыз был бы, наверное, хорош варёным, с лавровым листом и укропчиком.
Мысль о еде тут же и материализовалась: до козла донёсся живительный аромат свежей капусты. Пошевелив ноздрями, он сообразил, что запах идёт из крохотной улочки с трудновыговариваемым названием Harninkontinenzabstellgleis. Там находилась зеленная лавка Курцшнорхелей. Это была очень милая пара, буквально созданная друг для друга – контролёр и душеедка. Их отношения были зарегистрированы в ратуше и назывались браком. Состоящие в браке в Бибердорфе имели официальное право воздействовать друг на друга своим подавляющим полем. Септимий про себя думал, что это какое-то извращение, но благоразумно придерживал свои мысли при себе. Жители Бибердорфа считали свои порядки идеальными и единственно приемлемыми – во всяком случае, для себя. Мнение же иностранцев их не волновало совершенно.
Так или иначе, капустой пахло; пахло капустою! и пахло мощно! Рот Септимия наполнился слюной, которую пришлось сглатывать в два приёма: плеваться на улице дозволялось только электорату с IIQ менее сорока. Чтобы не терзаться, Попандопулос решил, что несколько капустных листочков перед ужином ему не повредят. И в переулочек-то завернул.
Перед знакомой лавчонкой стояла мусорная телега, запряжённая тремя измождёнными существами: ослом, козлом и сталкером Валерой, считавшимся бесследно пропавшим где-то с полгода как. Контролировал их старый шельмец, золотарь, обросший бородавками по самые щусла.
В телеге лежали кочаны – крепенькие, ладненькие, свеженькие. Не успел козёл удивиться, как из дверей лавочки вышел сам герр Курцшнорхель, таща на себе мешок. Буквально обливаясь слезами, он высыпал его в ту же тележку.
Септимий поздоровался и поинтересовался, что происходит.
Старик посмотрел на козла со скорбным достоинством пострадавшего – и сообщил, что он ликвидирует запасы, у которых кончился срок годности. Козёл в этом усомнился, сославшись на своё обоняние: уж что-что, а запах свежей зелени он бы не перепутал ни с чем.
Курцшнорхель уронил ещё несколько слезинок – разумеется, не на мостовую, а себе в лапу.
– Видите ли какое дело, господин Попо, – принялся объяснять он, пристраивая кочаны поукладистее. – Вышло новое предписание о порядке хранения белокочанной капусты. Теперь необходима справка по форме двадцать три-аш-одиннадцать, заверенная производителем не более чем за шесть часов до появления образца товара на прилавке. И тут фрау Курцшнорхель, – он всхлипнул, – выставила на прилавок кочан из старой партии! И он пролежал там два часа! Теперь моя справка недействительна! – он с видимым отвращением ударил по лицу сталкера Валеру, вывернувшегося из упряжи и потянувшегося было к зелени. – А я ещё не выплатил Gewerbeertragssteuer и Gewerbesteuer за прошлый месяц!
[17] Это совершенно немыслимые расходы… – он пристроил последний кочан, приткнув его так, чтобы он ни в коем случае не вывалился.
