– А нельзя было, гм… – козёл задумался, как бы сформулировать суть предложения, – просто поменять кочан на прилавке? На свежий?
Взгляд старика внезапно переменился: слёзы куда-то исчезли, в глазах как будто заблестело холодное стекло.
– Вы же не призывали меня к нарушению установленного порядка? – спросил он крайне подозрительно.
Козёл тут же сдал назад и принялся объяснять, что ничего подобного и в мыслях не имел, а интересовался лишь тем, нет ли какого-нибудь специального распоряжения или подзаконного акта, позволяющего подобное. Герр Курцшнорхель немного успокоился.
– Вы всё-таки иностранец, герр Попо, – наконец нашёл он извинение собеседнику. – Иногда вы выражаетесь не вполне ясно. Разумеется, я уже проконсультировался с юристом. Закон в данном случае не допускает никаких манёвров и двойных толкований. Ох, какая же хорошая капусточка была, – он с обновлённой скорбью уставился в тележку.
Козёл на всякий случай спросил, может ли он взять один кочан из мусора для своих частных некоммерческих нужд – уже заранее уверенный, что на сей счёт имеется какой-нибудь специальный запрет. Так и вышло: бородавчатощуслый шельмец сообщил, что мусор считается муниципальной собственностью, а статус мусора приобретает с момента попадания в мусорную телегу, за исключением предметов, оказавшихся там по ошибке, что должны засвидетельствовать муниципальные служащие под протокол. Герр Курцшнорхель тут же включился в разговор и рассказал, как фрау Курцшнорхель однажды уронила в мусорный бак коллекционную пивную пробку и с какими трудами он получил её назад – поскольку к тому времени не успел официально зарегистрировать свою коллекцию пивных пробок.
– Да, так бывает, – подтвердил мусорщик. – Все дела надо делать вовремя и в установленном порядке, – заключил он обычной бибердорфской мудростью.
Септимий раскланялся с почтенными бюргерами и быстрым шагом направился по намеченному маршруту.
Он шёл по Galaktosediabetestrasse, усаженной липами. По улице неторопливо ехала повозка, запряжённая слепыми потаскунчиками. На их коротких сбруйках колыхались плюмажики, а в повозке сиял лакированный гроб. Возница в соломенной шляпе чесал левым клыком плечо.
У перекрёстка молодой упырь-муниципал взымал небольшой штраф с упитанного ебодромысла. Видимо, тот совершил какое-то мелкое нарушение – заступил за ограничительную линию или, может быть, ел на улице пирожок не с того конца. Мелкие штрафы позволено было взымать натуральным образом, то есть кровью. Козёл заметил, как тщательно упырь обвил кровососью шею ебодромысла – чтобы не пролить случайно каплю-другую из вены на его белую водолазку. Неаккуратность в таких вопросах могла стать причиной жалобы и дурно отразиться на карьерных перспективах молодого служителя закона.
На модной Brustdrüsentumorstrasse он уделил время окну магазинчика коллекционных письменных принадлежностей: его заинтересовала выставленная на подоконник вычурная бронзовая чернильница, явно древняя. Приобретать её он, разумеется, не собирался, но повертеть такую вещь в руках ему почему-то захотелось.
Он даже зашёл внутрь. И узнал от владельца заведения, что вещь стоит девятьсот восемьдесят семь соверенов девяносто восемь сольдо, так как она не просто имеет дохомокостное происхождение, но и сохранила на стенках следы древних чернил, каковое обстоятельство поднимает её коллекционерскую ценность как минимум втрое. На вопрос Попандопулоса, как же ей в таком случае пользоваться, владелец – седоудый умогрыз – посмотрел на козла как на козла.
Тот попробовал ещё раз, заметив, что за такую цену чернильницу никто не купит. В глазах грузильщика появился стеклянный блеск.
– Что значит не купят? – переспросил он таким тоном, как будто ему сказали что-то на самой грани приличий. – Это неважно. Вещь должна стоить столько, сколько она должна стоить согласно своим истинным достоинствам.
– С таким подходом у вас могут быть убытки, – сказал Попандопулос, в последний момент избежав слов «разоришься нахрен».
Умогрыз молча вытаращился на Септимия, видимо пытаясь внушить ему ту мысль, что никакие убытки не значимы по сравнению с высшими принципами. Козлу стало неинтересно, он быстро попрощался и ушёл.
Страсть местных жителей – особенно состоятельных – к собирательству разных предметов так и осталась для него загадкой. Тем не менее чуть ли не каждый второй бибердорфец имел и любовно пополнял какую-нибудь коллекцию – разумеется, зарегистрированную в муниципальной службе, дабы иметь право выставлять её публично, совершать льготные обмены и так далее. Впрочем, и тут всё было непросто. Однажды Септимий во время игры в сундучки пошутил, что намеревается собрать коллекцию краплёных колод. На следующий день к нему прямо в пансионат пришли муниципалы и вручили письменное разъяснение, в котором указывалось на недопустимость коллекционирования предметов, использование которых по прямому назначению нарушает установленные порядки. За свой визит служители порядка взяли с него соверен четырнадцать сольдо. С тех пор козёл всегда, когда ему хотелось сострить, придерживал язык.
Пройдя маленькую Hartleibigkeitplatz – с крохотным питьевым фонтанчиком и роскошным общественным туалетом, обсаженным рододендронами – он углубился в сеть переулков исторического центра. Заблудиться тут было несложно, но Септимий уже изучил дорогу. Лихо постукивая тростью по тротуарному камню, он прошествовал мимо аптеки, мини-кафе, упыриной закусочной с живыми мышами в меню. Той же тростью от души огрел низшее существо, тащившее вдоль улицы ломберный столик и задевшее Попандпулоса его разлапистою ножкой. Ненадолго задержался у магазина «Атласная колода». Прочёл аккуратнейше наклеенное объявление «Обучаю классическому перформансу, сто девятнадцать основных приёмов» и самодовольно ухмыльнулся в бороду.
Второй после коллекционирования – а вообще-то первой – страстью бибердорфцев были карточные игры. Играли все, кто мог себе это позволить. Кто не мог – тоже. Сначала Септимий думал, что аборигены поражены эпидемией азарта, но потом заметил, что из всех игр наиболее распространены именно карты. Причём местный кодекс игрока допускал очень многое, в том числе и любые способы воздействия на партнёра, кроме физических. Зато в быту использование ментальных способностей друг против друга считается серьёзным правонарушением. Козлу казалось, что между этими двумя фактами есть какая-то связь, но анализ никогда не был его сильной стороной.
Однако именно это обстоятельство вкупе с полезным гвоздём в голове Попандопулоса и вознесли к вершинам. Неплохой, но не выдающийся игрок, здесь он в считаные дни стал известен – и отнюдь не в узких кругах. Многим он помог расстаться с деньгами и редкими артефактами. Странным образом это не подорвало, а укрепило его репутацию: желающие сыграть с ним – в безик, в сундучки, в стуколку, в двадцать одно, в старомодный фараон и новомодный ломбер-степ, в перформанс, покер-флеш или хотя бы в подкидного – не переводились. Септимий, впрочем, своё сильное место знал и сосредоточил усилия на серьёзных азартных играх, где важны нервы – то есть на покере и пунто-банко. В Trumpf’е ему открыли кредитную линию и бесплатно поили шампанским с киршвассером. Козёл на это не вёлся: ему вовремя объяснили, что напиток снижает ментальную защиту и рассеивает внимание.
