– И снова здравствуй, – начал он, откровенно любуясь козлиным замешательством. – Кстати, ты меня очень выручил. Эти скобейды суходристые… – он не стал уточнять, но Попандопулос догадался, что обезьян имеет в виду местную администрацию, – заловили меня на отчётности. Reklamesteuer, видите ли, неправильно оформлен. Бухгалтера я за это на кухню отправил, но отвечать-то всё равно мне. Теперь вот стою как дурак, клянчу мелочь у прохожих. Поди дождись, пока подадут.
Слово «Reklame» козёл понял и так. Со словом «Steuer» он познакомился в первое же посещение казино – когда после большого выигрыша к нему подошёл вежливый муниципальный упырь и сообщил, что он должен в трёхдневный срок выплатить городским властям тринадцать процентов от общей суммы приза. То есть этим словом назывались различные поборы, которыми местные власти обожали обкладывать обывателей. Сложив первое со вторым и добавив в уравнение слова «приглашение директора» и «бухгалтера на кухню», козёл сделал вывод, что Боба то ли рулит данным заведением, то ли даже им владеет – чем и поинтересовался.
– Половина тут моя, – не стал упираться Сусыч. – И директор тоже я. Недавно, правда. Ещё не совсем освоился. Хотя ничего сложного тут нет, это тебе не «Щщи». Интересно, кто там сейчас шишку держит? Шерстяные? Да, кстати, – внезапно вспомнил он, – а как это ты здесь такой красивый разгуливаешь?
– Всё сложно, – вздохнул козёл, прикидывая, поведать ли Бобе свою историю. С одной стороны, обезьяну он не доверял. С другой – навредить ему тот тоже вроде как не мог, а вот подать какой-нибудь совет – вполне. С третьей – история с гвоздём была очень уж унизительной.
В конце концов он остановился на промежуточном варианте: рассказал про крота и его неожиданное возвышение, эпизод с гвоздём обошёл, сказав только, что у него теперь есть временная защита от ментальных воздействий, историю с Рахматом тоже оставил за кадром и завершил всё признанием, что его цель – немножко заработать и разжиться кое-какими редкими артефактами, которые он якобы кому-то задолжал.
– Шерстяные с тебя хотят получить? – догадался Боба. – Плата за кровь?
– Ну как бы с этим связано, – даже и не соврал Попандопулос.
– Ты что, дурак? – удивился обезьян. – Они тебя всё равно прикончат. Скорее всего – весело. С маналулой.
– Не всё так однозначно… Я должен Болотнику, – козёл крайне неохотно сделал полшажка к истине.
– Айболиту? Вот даже как… Ну это твои дела. А вообще, пора бы и поужинать, что ли, – Боба подёргал за шнурок, висящий возле портьеры. Где-то далеко зазвенел колокольчик.
Утконос пришлёпал за три минуты, неся аж четыре огромные книжки-меню. Септимий на сей раз решил довериться Бобе и спросил у него, что стоит брать. Сусыч подумал и уверенно порекомендовал морквяной салатик с алоэ, сырную тарелку с тараканьим мёдом и квашеными муравьями, на горячее – дикую щеблядь, фаршированную ромашковой сечкой, а в качестве сопровождения – десятилетний купажный кьянти Viscere di cane: санджовезе, пино нуар и молочко винной тли в весьма гастрономичной плепорции. Козёл поинтересовался, с каких это пор Боба так хорошо разбирается в изысканных яствах. Сусыч оживился и принялся объяснять, что в кулинарных тонкостях как раз ничего особенно сложного нет, так как здесь всё познаётся опытом и пробами, а вот составление меню для «Щщей» от него потребовало в своё время немалых раздумий и усилий – и что работать со сталкерами было в каком-то смысле сложнее, чем с местными гурманами.
Под разговорчик дождались салатика и бутылочки. Выпили за неожиданную встречу. Вино было и в самом деле збс, козёл немного расслабился и всё-таки поведал Бобе печальную историю Рахмата и его выводка. Собеседник покивал головой, поцокал языком и угостил козла байкой про сусанина, покаянца и поняшу-сталкера. С точки зрения правдоподобия она была очень сомнительной, зато смешной.
Принесли горячее. Неторопливая беседа перекинулась на местные реалии. Боба признался, что он вообще-то местный, из Лощины: по его словам, он родился в деревеньке Шайседрек. К сожалению, несмотря на устойчивость к ментальному подавлению – что и делало его полноправным местным гражданином, – у него не было никаких способностей, кроме деловой хватки. Этого, впрочем, оказалось достаточно, чтобы прийти к успеху. Путь, правда, оказался кружным.
– Ну, конечно, какие-то деньги у меня в Директории лежат, – рассуждал он, пронзая двузубой вилочкой тушёную пигалицу. – Но основное, конечно, здесь. Не люблю я банковских вкладов, предпочитаю прямые инвестиции. А для этого надо понимать обстановку и перспективы. Что здесь делается, я понимаю. А что там у них – Дочь его знает… Хотя перепрошиться я всё-таки хочу. Для солидности. Биг босс должен быть биг, а не так се.
Поговорили о перепрошивке. Боба намеревался стать чем-нибудь типа орангутанга или гориллы. Козёл высказал мнение, что горилья основа имеет одиозный имидж, подходящий разве что для тупого охранника-костолома. Боба не согласился, начал спорить, аргументировать. Под это дело как-то сама собой уговорилась вторая бутылочка того же винца.
За окном уже совсем стемнело. Со стороны ратуши поплыл тяжёлый медовый звон: колокола сзывали верных на служение Дочке-Матери. Потом заплакала фисгармония и запела труба – педобирский оркестрион готовился вознести к небесам святое караоке. Прислушавшись, козёл с трудом припомнил, что это что-то из Круга Песнопений Дарьи Сускиной: то ли «Красивый Дорогой Коньяк», то ли даже «Щеночки в Ванили». В любом случае караоке было слишком уж бодрым для такого вечера. Септимий подумал было, что гораздо уместнее было бы что-нибудь задушевное – из Шуфутинского или Кати Огонёк. Потом он увидел, как загораются фонарики на площади, и вспомнил, что местная молодёжь собралась на танцульки – святой верой и понятиями это не возбранялось, нарушением установленного порядка не считалось. Слегка захмелевшему козлу даже пришло на ум, что неплохо бы и ему подразмяться – ну то есть попрыгать, копытами подвигать, тряхнуть стариной. И в который раз вынужден был напомнить себе, что он тут не на вакациях. Время-то шло, гвоздь в голове окислялся, дефолт мозга поджидал как бы уже и не за горами… Мысль была неприятной, и козёл отложил её до лучших времён.
Разговор тем временем как-то сам собой перешёл на дела. Боба увлечённо, крутя в воздухе вилкой, расписывал перспективы развёртывания ресторанной сети. В планах у него была также аптека и магазин поняшьей косметики.
Септимий внезапно осознал, что почти всерьёз обсуждает вложения в Бобины бизнеса́. Мысленно отругав себя за расслабон – мартыхай, может, бурбулисом и не был, но убалтывать и вводить в блудняк умел, – Попандопулос быстро закруглился. Решительно отказался от третьей бутылочки и заторопился, пообещав непременно заглянуть завтра. Боба с готовностью поддакнул. Пообещал вип-кабинет держать свободным. И вообще – продолжить хорошо начавшееся общение в любом формате.
На улице горели фонари. От молитвенного дома неслось залихватское караоке – сотни глоток, пастей, лицевых щелей, жабродыхал и подмудыхальных отверстьиц орали «Волчицу» из Круга Песнопений Дарьи Сускиной. Молодёжь радовалась жизни.
