– Кажется или точно? Потуже сделай, – последние слова были адресованы жужелу.
– Точно, – после недолгого молчания сообщила дочь. – Она ещё говорила, что это будет в десять раз дешевле, чем у хемулей. А хемули отдают две лампы за соверен. Я для дома недавно покупала и знаю. И у них цветотемпература две пятьсот, а здесь будет две восемьсот.
– Чего и у кого? – снова не поняла мать.
– Кельвинов. То есть это будет в миредах…
– Не парь мне мозги! – фыркнула Мирра. – Проект частный или государственный? Сколько средств вложено? Производительность? И главное – кто отвечает за сбыт?
– Не знаю, – растерялась дочь. – Я об этом не спрашивала…
– Горе ты моё желудёвое, – пробормотала Ловицкая.
Громко стукнула дверь, и в комнату зашла – а точнее сказать, нахально завалилась – Ева Писториус.
На сей раз на ней была стёганая аквамариновая попонка с черепами и надписью «Жизнь – это вечеринка», оранжевая панамка и огромные очки в черепаховой оправе. Коротко подстриженная грива была выкрашена в кисло-розовый цвет. Всё остальное было ярко-рыжим, без единого светлого волоска.
– Ну чё, коровы, к полу примёрзли? – ухмыльнулась она. – Приветики-кукусики!
– Гермиона, – холодно сказала Мирра. – Что здесь делает эта дурно воспитанная особа? Я её сюда не приглашала.
– Ну мама! – застонала Фру-Фру. – И ты Ева, тоже! Я же тебе сколько раз говорила!
– Не поняла, чё такого? – насупилась Писториус. – У нас в бюро…
– У себя в бюро вы можете хоть на ноги ссать друг другу, – голос Ловицкой-старшей стал ледяным. – Я спрашиваю, что эта неврастеничка делает здесь, – снова обратилась она к дочери.
Услышав про «неврастеничку», Ева выпрямила шею и оскалила зубы. Очки тут же сползли с носа. Дурацкая панамка приподнялась, из-под неё выпрыгнула услужающая крыса и ухватила сползающую дужку ловкими розовыми ручками.
Ловицкая усмехнулась. Рыжуха метнула в неё злобный взгляд, вздёрнула голову, развернулась и выскочила в коридор, напоследок от души наподдав копытом по дверному косяку. Грохнуло, посыпалась пыль.
– Отвратительно, – констатировала Мирра.
– Мама! Она же почти ребёнок! – возмутилась Гермиона. – И у неё травма! Зачем ты ей это сказала?
– Потому что это правда, – всё так же спокойно сказала Ловицкая, снова подставляя лицо ювелиру. – У неё не всё в порядке с головой. Я не говорю, что она в этом виновата. С ней обошлись скверно. Но мы тоже в этом не виноваты. И не обязаны терпеть её выходки.
– Она творческая личность! Практически гениальная… – начала было Фру-Фру.
– Гениальная? Прекрасно. Если мне нужно будет понять устройство этого вашего насоса, я обращусь к ней и вежливо попрошу прочесть мне лекцию. И буду слушать её очень внимательно. А если она ещё раз заявится сюда незваной и назовёт нас коровами, я спущу её с лестницы.
Гермиона открыла рот и тут же закрыла: в маминых словах был определённый резон. Поэтому она сочла за благо снова уткнуться в чертёж.
Минут через пять дверь тихо скрипнула, и в комнату зашла – а точнее сказать, осторожно просунула голову – Ева Писториус.
– Извините, – буркнула она, ни на кого не глядя. – Я чего. Награждение на час вперёд переносят. Только что слышала.
– Тысяча граций за информацию, – сказала Мирра. – Извинения условно приняты.
– Ева, подойди сюда, пожалуйста, – быстро влезла Гермиона. – Ты мне можешь помочь? Я не понимаю, зачем вот здесь трубка… – она ткнула стилусом в чертёж.
Писториус приблизилась, вытянула шею.
– А, ты про эту хрень, – наконец сказала она, ложась на пол. – Зырь сюда, тут натекатель стоит…
Огненно-рыжая и мраморно-белая головы склонились над ватманом.
Кто-то постучался в дверь – деликатно, негромко, настойчиво.
– Заходи, Альбертина, – разрешила мать.
Младшая дочь вошла в комнату с рассеянной улыбочкой, которая в последнее время буквально не слезала с её мордашки. Заметив это, Ловицкая-старшая почувствовала раздражение.
– Эта твоя где? – буркнула она – подразумевая, естественно, Бекки.
– Отдыхает, – улыбочка на личике Панюнюши стала совсем уж откровенной. – А… а… – она увидела рыжий зад Евы, – а это… м-м-м… – последнее должно было означать что-то вроде «кто это такая и что она тут делает».
– Познакомьтесь, – сказала Ловицкая с сарказмом. – Альбертина, это Ева Писториус. Местная достопримечательность. Инженерка, физичка, математичка и что-то ещё научное. Образованна значительно лучше, чем воспитана.
– А ещё я пишу стихи! – похвасталась наново расхрабрившаяся Ева, даже и не думая поворачиваться передом.
– Ева, это Альбертина Ловицкая, – продолжила мать тем же тоном. – Моя младшая дочь. Почти двухсотка, – Мирра совершенно не собиралась этого говорить: оно как-то само слетело с языка.
– У меня сто девяносто, – ангельским голосом сказала Панюню. В последнее время мамины колкости почему-то совершенно перестали её задевать. Ловицкая-старшая это чувствовала – и злилась ещё сильнее.
– Ну и что ты мне сказать хотела? – поинтересовалась она всё так же раздражённо.
– Да я к сестре вообще-то. Фру-Фру, я тебе вчера шампунь для хвоста давала. Мне он нужен.
– А, сейчас… Тысяча граций, отличный шампунь. В номер тебе занести? – Гермиона свистнула Ветерка и дала задание. Тот заковылял на тоненьких лапках к двери, потом в коридоре послышался шум его крыльев.
– Ты ещё рецепт обещала, – напомнила Панюню.
– Какой рецепт? – не поняла Гермиона: её мысли были заняты насосом.
– Ну того, что мы вчера в баре пили. Помнишь, Бекки чуть не подавилась?
– А-а-а. Тебе понравилось? Ветерок, найди чистую бумагу и пиши.
– Это что ещё за рецепт? – подозрительно спросила Мирра.
– Да коктейль. «Неприкосновенный запас» называется. Растопленное мороженое, абсент, крапива…
– Вы пили Эн-Зе?! – напряглась Ловицкая-старшая. – Это жидкий гастрит! Гермиона, особенно с твоим желудком! Поклянись мне сейчас же, что больше в рот не возьмёшь эту гадость!
– Мама, я уже взрослая! – вспылила Фру-Фру. – Как-нибудь сама разберусь, что мне брать в рот!
Ева похабно заржала во всю глотку. Мирра непроизвольно дёрнула шеей. Жужел, собравшийся было пробить в подгубнике дырочку для язычка застёжки, уронил инструмент и сердито скрипнул грудным склеритом.
– Мама, – поинтересовалась Альбертина, – а откуда ты знаешь, что этот коктейль такой вредный?
– От лиц, заслуживающих доверия, – не моргнув глазом отбрила Мирра.
– А я знаю этих лиц? – не отставала дочь.
– Ты не знаешь, когда нужно остановиться. Это гораздо хуже… А вообще-то скоро идти. Время на час вперёд перенесли.
