Зато Фру-Фру и Ева блаженствовали. Головы их сблизились. Ветерок беспокойно цвиркал, что-то подсчитывая. Ева бормотала – «ну смотри, у нас тридцать четыре вольта на реле, тут подключаем разъём», Гермиона отбрыкивалась ещё менее внятными фразами навроде «пи-квадрат-де-ку равно минус ка де-те на де-их по де-эс де-те» или «коэффициент тесла-рассеяния определяется эффективным сечением». На фоне очередного конского креатива – те успели воспеть яйцо противное, яйцо дефективное и множество иных, ещё более странных яиц – это звучало как-то особенно неотмирно. И пожалуй, трансцендентально, что бы это слово ни означало.
Мирра Ловицкая плотно прижала уши, отгораживаясь от шума. Она понимала важность науки и производства, но считала их занятиями, более подходящими для электората. К сожалению, оглупляющее воздействие няша не позволяло доверить эти низменные дела челяди. Мирра иногда думала, что высшая математика и преданность хозяйке претендуют на одно и то же место в голове, так что одно неизбежно вытесняет другое. Так или иначе, кто-то должен был заниматься всеми этими дросселями, резонансами и прочими пи-квадрат-де-ку. И чего уж лукавить: эти знания давали их обладательницам кое-какие возможности. Что б там Мирра ни говорила дочери, но сама-то она понимала: без математических талантов Гермионы её собственное положение в Комиссии по энергетике было бы очень шатким.
Впрочем, утешила она себя, все эти заучки совершенно не способны пользоваться своим влиянием. Никто из них не умел и не хотел играть в Большие Игры и Решать Вопросы. Хуже того, хорошие инженерки заметно теряли в обаянии, зато сами становились крайне доверчивыми и легкоподняшливыми. Похоже, политические способности претендовали на то же самое место в голове. Так что, решила она, пусть себе девочки играются в науку. А она пока подумает о вещах по-настоящему важных.
Сначала Мирра покрутила в уме тему про лампочки, способные вытеснить хемульские изделия. Вообще-то хемули лампочек не производили, а покупали у хаттифнатов, странноватых обитателей небольшого домена на севере. Продукция хаттифнатов была так себе – особенно по сравнению с дохомокостными светящимися панелями, практически вечными. Но древняя техника стоила от ста пятидесяти соверенов за квадратный сантиметр светящейся поверхности, и позволить себе подобную роскошь могли только богатые. На рынке имелись ещё люминисцентные светильники из Директории, тоже дорогие. Средний и низший ценовой сегмент был забит хаттифнатской продукцией, а все сливки с продаж получали торгаши-хемули, накручивавшие сверху от трёхсот до пятисот процентов. Появление качественной и дешёвой альтернативы рушило рынок – и портило отношения с хемулями, которые поставляли в Вондерленд, помимо лампочек, много другого полезного. Верховная не могла это игнорировать. Как и тот факт, что торговые сети хемулей не имеют конкурентов, ибо охватывают почти весь юг Страны Дураков и дотягиваются до Тора-Боры. Так что, скорее всего, новые лампочки пойдут на внешний рынок через них же. Не исключено, что хемули вложились в завод и имеют в нём долю. Не менее блокирующего пакета, решила Мирра. Интересно, кто курирует отношения с хемулями на политическом уровне? Насколько Мирра помнила столичные расклады – какая-то лавандовая кобылка из числа бывших подружек Дерри-Пасхи. Не слишком ли возрастёт её вес в системе? Пожалуй, решила она, следует выяснить все подробности…
– …Многолетнее яйцо, високосное, а бывает ведь яйцо и подхвостное! – заорал гнедой коняка так громко, что Ловицкая возмущённо заржала.
Случайное слово отозвалось непредугаданно: внимание Мирры переключилось на иную тему – почему же всё-таки Верховная даровала Еве Высокую Бархатную Шлею. Награда считалась двусмысленной и сама по себе, так как Бархат давался за незаслуженные, но перенесённые с честью страдания или унижения. Формальная сторона дела, таким образом, была соблюдена: чего-чего, а незаслуженных страданий девочка хлебнула, да и унижений тоже натерпелась. С другой стороны, существовала пошлейшая из причин – Евина фигура. Которая вполне могла прийтись Верховной по вкусу. Вот она и пожелала регулярно видеть её на приёмах. В соответствующем виде и состоянии. Но Ловицкой казалось, что во всём этом есть что-то ещё, какой-то расчёт. Она это нутром чуяла, вот только никак не могла ухватить, что же именно.
– …Есть и чёрное яйцо, есть и белое, а бывает ведь яйцо и незрелое! – пели кони.
То ли под воздействием этих слов, то ли ещё почему, но мысль Ловицкой соскользнула на поведение старшей дочери, которое в последнее время нравилось ей всё меньше. Похоже, Гермиона отбивается от копыт, решила она. После долгого отсутствия личной жизни девочка готова пуститься во все тяжкие. Ну ладно романчик с Молли. Драпеза – разумная, опытная женщина. Да, у неё есть кое-какие странности, но у кого их нет? Зато она может многому научить маленькую заучку, толком не знающую реальной действительности. Но Ева! Что могут дать друг другу две незрелые соплюшки, кроме разочарования? Нет, подобного романа допустить нельзя. Даже если придётся прибегнуть к крайним мерам.
С другой стороны, этой Писториус должен кто-то по-настоящему заняться. Ведь она сейчас получит, кроме допуска в полусвет, весьма серьёзное назначение. Решение рискованное, решение опасное, решение непродуманное. Но его приняла Верховная. И если Ева провалится, это повредит репутации Их Грациозности. А Ева несомненно провалится, несмотря на все таланты. Со своим пацанским имиджем она вылетит с первого же заседания копытами вперёд. Мирра представила, как Ева называет уважаемое собрание «коровами», и содрогнулась.
При этом она, Мирра, Верховной Обаятельнице многим обязана. И могла бы оказать ей небольшую услугу – взять её протеже под опеку. Привить начатки вкуса и такта. Осторожно ввести в полусвет. Познакомить с реальной жизнью, а не с формулами. Конечно, общение с неблаговоспитанной девочкой на первых порах будет тяжёлым, но нужно проявить терпение. Нужно приручить эту дикарку и уже потом – деликатно руководить её взрослением. Она так наивна в своём желании выглядеть взрослой и независимой. Ну например, эта кошмарная попонка. Хорошо, что у неё хватило ума её снять. С таким телом носить попону – преступление. А вот орденская Шлея отнюдь не помешает, о нет. Или этот ужасный сладкий парфюм. Обливалась она из него, что ли? Почему ей никто не сказал, что лучший запах для юной девушки – это естественный аромат молодого тела?
– Вот порочное яйцо и блудливое! А бывает ведь яйцо похотливое! – ворвалось в уши.
Ловицкая вздрогнула, будто застигнутая врасплох на месте преступления. Потрясла головой, подняла уши. И внезапно осознала, что всё это время непрерывно пялилась на рыжую попку. Пялилась заворожённо, бесстыдно, непробудно.
– Е в степени жи косинус фи, – щебетала тем временем ничего не подозревающая Гермиона.
– Тут же импеданс! Совсем ку-ку что ли? – привычно хамила Писториус, прижимаясь к щеке Гермионы.
Мирра с ужасом подумала, что с радостью променяла бы Золотую Узду на такое прикосновение к своей щеке.
От этих мыслей её бросило в жар. Потом стало зябко. «Дочка-Матерь, только не это», – прошептала она, уже понимая, что это, увы, именно оно самое. Упс, это всё-таки снова случилось. Точнее – стряслось, обрушилось, пришло и остальное оттёрло. Мирра Ловицкая, пуся с обаянием двести восемьдесят граций, полноправная вага Пуси-Раута, зампредседательница Комиссии по энергетике в ранге советницы-камеристки, почётная профессорка Понивилльского Университета, Покорительница Вондерленда и кавалерка Серебряной, а теперь уже и Золотой Узды, мать троих детей – влюбилась в молоденькую. Вожделеет её. И ревнует к собственной дочери, не желая признаваться в этом даже себе. И по той же самой причине стервозничает и злится на младшую дочь, у которой всё слишком хорошо с личной жизнью. Ибо у неё, у почтенной, уверенной в себе матроны, внезапно засвербело под хвостом – а она оказалась к этому не готова.
