Время, однако, было раннее, так что подъёмник в штатном режиме не работал. Козёл нашёл верёвку с меткой «Alarmschnur» и долго дёргал за неё, пытаясь вызвать там наверху хоть какое-нибудь шевеленье. Наконец сверху спустилась корзина. В ней лежала записка, извещающая, что подъём наверх с 24.00 до 08.00 не осуществляется, за исключением экстренно-важных случаев, документально заверенных муниципальной службой. Засим следовал список необходимых документов и справок, насчитывающий четырнадцать пунктов, с грозным предупреждением в конце, что попытка подъёма в случае отсутствия любого документа или справки из перечня является нарушением установленных порядков и влечёт за собой соответствующее наказание. Про это козёл читать не стал. Просто сел в корзину и поехал наверх.
Наверху ждал знакомый ему малый душеед, у которого Септимий в своё время выиграл «хинкаль». Козёл решил обойтись с ним по-доброму, к тому же не хотелось лишнего шума. Поэтому он не стал сбрасывать его в пропасть живьём, а сначала зарезал. Доброе дело не осталось без вознаграждения: обшмонав труп, Попандопулос нашёл у скромного служителя закона притыренную где-то «глазупесь». Она пополнила коллекцию сокровищ, носимую Попандопулосом на поясе.
Потом козёл привёл в негодность подъёмник. Это оказалось непросто: корзина была склёпана из металла и висела на стальном тросе. Пришлось разбираться с механизмом. Осмотрев помост, с которого производилась посадка в корзину, козёл обнаружил люк, а под ним – лаз в машинное отделение. Там особых сюрпризов не нашлось: трос накручивался на вал, а вал крутил огромный ленточный червь, наматывающийся и разматывающийся туда-сюда по мере надобности. Там же стояли вёдра с обратом: видимо, им существо кормили. Козёл потратил минут двадцать, рубя червя мечом на части. Тварь оказалась невероятно жёсткой и рубилась очень плохо. В конце концов козлу удалось отчекрыжить вросшую в стену голову. После чего пришлось бежать – лишённое управления туловище червя начало самопроизвольно разматываться и биться о стены.
На прощание козёл вырвал из земли и выкинул в пропасть столбик с фанерным указателем «Willkommen in Biberdorf», после чего обильно помочился туда же.
Дальше он пошёл уже знакомой тропой, выложенной жёлтым кирпичом. Аккуратно подстриженные фруктовые деревья по-прежнему радовали глаз, а ватрушницы так даже и плодоносили, так что козёл угостился свеженьким дичком.
А вот жёлтой будочки с упырём на старом месте не обнаружилось. Вместо неё в землю был вкопан кол с табличкой, извещавшей, что сотрудник муниципальной службы бляха номер 8754Ж трагически погиб при исполнении обязанностей, будучи растерзан стаей диких гней. Тут же рядом была аккуратно сложена горка исклёванных дощечек – видимо, это было всё, что осталось от будки. Такой поворот козла не порадовал: гни были гадскими созданиями, налетали огромной стаей и отличались слабоумием и отвагой. Отбиться от них было почти нереально.
На болотах было как на болотах – сумрачно и фуняво. Попандопулос понял, что успел отвыкнуть от дикой, неокультуренной Зоны, и решил удвоить осторожность.
Решение оказалось правильным и своевременным. Через полчаса он нарвался на контролёра. Гвоздь выдержал, хотя протечка ощущалась уже очень конкретно: недобитая контра всё время рисовала козлу соблазнительные видения и солнечную дорожку к ним, ведущую прямиком в ближайшую «электру». Пришлось поработать мечом. Зато на ужин Попандопулос добыл дикую щеблядь и зажарил на углях. Заночевать пришлось под звёздами, в холодке. Козёл запоздало ругал себя за то, что не прихватил из антикварной лавочки хотя бы занавеску – было бы во что завернуться.
Утром следующего дня козлу в очередной раз повезло: он наткнулся на остатки сталкерской нычки.
Нашёл он её почти случайно: отошёл в кустики отлить и наткнулся на следы крови и обрывки тряпки. Следы вывели его в едва заметный овражек. В нём недавно пировали гни. Только эти твари так свирепо разрывали тела на кусочки и расклёвывали все косточки, в которых мог быть мозг. Септимий не смог понять даже того, сколько сталкеров там погибло и какие у них были основы. Зато вещей гни не тронули. Так что козёл обогатился двумя шерстяными одеялами, спальником – тот, впрочем, был мал ему, да и мерзок ему: от него разило опоссумом – и кое-какой снедью.
Самым ценным призом оказалась двухлитровка. Козёл, когда увидел непочатую бутылку, с трудом подавил желание немедленно накатить, а если по чесноку – выжрать. Одновременно с тем он внезапно осознал, что в Бибердорфе такие желания его практически не посещали. То ли потому, что нажиралово очень уж не соответствовало духу установленных порядков, то ли оттого, что вино и слабенький киршвассер подсознательно воспринимались как баловство, а не средства для серьёзной работы над собой.
Следующие дни козёл упорно шёл по направлению к «Щщам». Планы и намеренья его были просты: или Болотный Доктор его перехватит по дороге, или он сначала навестит кротика и жирафика и их приголубит. Как именно он их будет голубить и чем, Попандопулос в целом понимал, а с деталями намеревался уточниться по ходу процесса. Единственное, что его всерьёз беспокоило – это отсутствие противошоковых препаратов, что снижало эффективность запланированных мероприятий. Но в целом он не сомневался, что Римус и Мариус ответят на все интересующие Попандопулоса вопросы – начиная от экзистенциальных и кончая финансовыми. Вопросов у козла накопилось много. Хотя главным был всего один – гвоздь. Септимий не обольщался: теллуровый «костыль», хотя и послужил ему славно, очень скоро начнёт его, такого ценного козла, убивать. Так что попасть к Дуремару Олеговичу на приём нужно было любой ценой. За ценой козёл стоять не собирался. По его прикидкам, одно только «молочко комсомолки» стоило любых услуг Болотника. Пожалуй что и с гаком.
На четвёртые сутки козёл понял, что идёт не туда. Местность была не то чтобы совсем неизвестная, но не та: реденький лесок, завалы мёрзлого сухостоя. Из-под снега торчали шляпки огромных бледно-жёлтых мухоморов. За ними Попандопулос когда-то сюда и хаживал: настои на сушёных мухоморах из Зоны ценились любителями не меньше, чем иные артефакты. Но сейчас это было совсем не в тему.
Козёл задумался. Ворочаться назад и идти через болота не хотелось категорически. Был другой путь, считавшийся у сталкеров предпочтительным, поскольку мутанты этих мест избегали. Но мутантов козёл сейчас не слишком-то опасался. Зато сам путь удлинялся чуть ли не втрое, так как пришлось бы петлять между «жарками» и «электрами», стараясь не наступить в «ведьмин студень» и ховаясь от «жгучего пуха». Это всё Септимия не устраивало, особенно в ситуации надвигающегося цейтнота.
Чтобы облегчить себе процесс принятия решения, Септимий решил чуть-чуть накатить. И накатил – немножко, всего-то какие-то пятьсот. Ну и зажевал мухоморчиком для эффективности.
Успех накатилова был ошеломляюще грандиозен, триумфален. Самая ткань реальности волшебно изменилась – козёл и припомнить не мог такого могучего подъёма. Но он всем своим существом преисполнился – и поднялся. Уже не возникало вопросов, куда идти: всё было ясно. Сомнения кончились, кончились и колебания. Наступило время свершений. Высоко поднимая знамя, проникнутое благородным духом, Попандопулос преображался, как цветок в проруби. Теперь он видел себя борцом за переустройство мира – честное, правдивое, во всей полноте и богатстве всестороннего раскрытия безграничного потенциала его существа. Он чувствовал, как создаются – нет, рождаются! – условия для расцвета в нём высших духовных ценностей, завоёвывая его сердце и одновременно его крепя. Безгранично росли и ширились его замыслы, о которых он не мог думать без глубокого, задушевного волненья зрелой решимости, направленной прежде всего на устранение всего случайного, мелкого, наносного, незрелого, неподготовленного. В нём диалектически торжествовало мировоззрение освобождённого труда, озаряющее высочайшие бездны мирозданья, щедро берущее силы из бездонной сокровищницы души и, обогащая её сокровеннейшим содержанием, ярко, выпукло высвечивающим суть времени, направляя необузданный поток творческой энергии в русло развития. В первые ряды самовыдвигались волевое и духовное начала, величье целей и идеалов. Недостатки меркли, но меркли жизнеутверждающе, оптимистично, самоей своею гибелью приветствуя грядущее завтра – время козлов, время созидателей.
