Где-то через час Базилио стал счастливым обладателем трёх полновесных горстей золота – правда, его пришлось собирать по всей западинке – и десятка артефактов разной ценности. Последним в его руки попал крохотный хрустальный пузырёк с опалесцирующей жидкостью внутри. Кот сообразил, что это, и аж заурчал от удовольствия. Пузырёк стоил целое состояние.
Остальное, видимо, взорвалось или сгорело. Впрочем, кот намеревался прочесать местность за пределами западинки. Он сердцем чуял: тут ещё есть что взять.
Однако нужно было что-то решать с Попандопулосом. Шансов на выживание – в этом месте и в это время – у козла не было никаких. Оставлять его на съедение случайным слоупокам Базилио счёл некрасивым поступком. С другой стороны, он и сам был изрядно истощён. Так что козлятина, пусть даже староватая, была бы в тему. Жрать же вымоченное в нахнахской моче не хотелось. Кот вообще не любил маринады.
– Тебе пиздец, – сообщил кот неприятную, но вполне ожидаемую новость. – Мозг прожечь или вену пережать?
Попандопулос посмотрел на кота неблагодарно и задвигал зрачками вправо-влево. Из уголка левого глаза выкатилась слеза. Базилио понял это так, что обе перспективы козла не привлекают ну вот ни на столько.
Тут-то ему и пришла в голову одна мыслишка – стрёмная, но забавная.
Впоследствии кот, вспоминаючи этот момент, сам себя спрашивал, почему он всё-таки это сделал. Никаких основательных причин для этого не было. Козёл был ему не мил, не дорог. Какой-то особо ценной информации Баз от него уже не ждал. Зато он лишался немалых денег, причём безо всякой пользы для себя. Наконец, он был совершенно не уверен, что козлу придётся по сердцу его задумка. Если совсем уж честно, Базу просто захотелось приколоться.
– Жить хочешь? – спросил он, показывая козлу пузырёк.
Козёл подумал секунды три, потом вздохнул и сделал веками знак «да».
– Ну тогда не жалуйся, если что, – предупредил кот, почесал баки и принялся за работу.
Для начала он выбрал местечко с более-менее приличным видом. Таковое нашлось на самом краю заимки: там был красивый спуск с панорамой. Это показалось коту достаточно эстетичным и притом поучительным.
Затем он подготовил яму. Шанцевого инструмента не было, так что пришлось пустить в ход козлиный меч и задние лапы. Мягкая земля разлеталась комьями. Кот отрыл неровную яму метровой глубины и решил, что этого хватит.
– Извини, я кое-что пожрать у тебя возьму, – сообщил он козлу, переворачивая его на спину. – Не шерстяных же хавать.
Козёл покорно смежил веки, соглашаясь с доводом. Жевать жилистую и горькую плоть нахнахов можно было только с очень крайней голодухи. У контролёра были съедобны только лицевые щупальца, они даже считались деликатесом. Но искать в кустах его башку и довольствоваться столь малым кусочком было бы странно. А вот свежая козлятина коту была по нраву.
Сначала Баз отсёк козлу нетронутые нахнахами семенники – он любил белое мясо. Потом занялся козловой спиной, сняв шкуру и удалив длинные мышцы позвоночника: вырезка манила его. Выламывать рёбра не стал: это было чревато вскрытием плевральной полости. На филейные части кот также решил не посягать, чтобы Септимий не истёк. Крайне осторожно достал печень и почки. Хлынула было кровь, но кот её вовремя остановил, пережимая сосуды и пуская в ход лазер. Козёл мычал от боли, но сильно не дёргался и разделке не мешал, осознавая всю сложность своего положения.
Отрезая вкусняшки, кот рассеянно думал, что Карабас бы его не одобрил. В отличие от живоядных нахнахов, бар Раббас из-за каких-то своих религиозных заморочек считал, что есть мясо ещё не забитого существа нехорошо. Базилио же был просвещён светом Христовым и знал, что ветхие табу – ничто, ибо значимо лишь духовное.
Наконец он отнёс обкорнанную тушу в яму – стараясь не перепачкаться – и пристроил её стоймя, после чего засыпал землёй. Получился холмик, из которого торчала козлиная голова.
Наступил самый ответственный момент. Кот отломил от прутика щепку, заострил её и капнул на самый кончик жидкость из пузырька с «молочком комсомолки», очень стараясь не переборщить.
– Ну что, будем? – ещё раз уточнил он у Септимия.
К Попандопулосу, судя по неровному дыханию и судорогам культей, уже вплотную подступал карачун. Тем не менее вопрос он понял и часто-часто заморгал, всеми оставшимися силёнками давая понять, что очень-очень хочет жить – хоть тушкой, хоть чучелком.
– Не дыши, – посоветовал кот, впендюрил щепку в козловую ноздрю и сильно надавил. В ноздре захлюпала кровь, но кот щепку быстро обломил и дырку зажал.
Он попытался представить себе, что сейчас произойдёт. «Молочко комсомолки» представляло собой водную взвесь так называемых транспозитонных парабионтов, или естественных векторных агентов, добытых непосредственно в среде обитания – то есть в биоте подводных гейзеров – и стабилизированных аномальным полем «аскольдовой могилы». Парабионты хранили в себе генные карты сотен тысяч живых существ, по большей части давно вымерших. В руках опытного трансгенщика они могли быть использованы для крутейших генетических кунштюков и сальто-мортале, никаким иным способом не производимых. Этим, собственно, и объяснялась дикая цена «молочка». Увы, ближайшая лаборатория с нужным оборудованием находилась в Директории. Простое же введение «молочка комсомолки» в кровь приводило лишь к одному эффекту, по сути тривиальному, но в данной ситуации небесполезному. Вектора принимались перестраивать организм – в соответствии с требованиями окружающей среды, а также своими, если можно так выразиться, представлениями о прекрасном. К сожалению, эти представления восходили ко временам кембрия, а то и раньше – когда транспозитонные парабионты, собственно, и появились. Так что перестроенные организмы обычно оказывались довольно причудливыми. Впрочем, наиболее ценные органы, включая мозг, обычно всё-таки в каком-то виде сохранялись. Это обстоятельство и делало всё предприятие осмысленным.
Теперь оставалось просто ждать.
Убедившись, что всё сделано как надо и козёл жив – хотя и впал в оцепенение, – кот вернулся к своим делам. Для начала развёл костерок и поджарил на прутике кусок печени. Та оказалась вполне приличного вкуса, без ацетоновой отдушки. Похоже, решил кот, в последнее время Септимий вёл здоровый образ жизни.
Попандопулос тем временем начал постанывать. Кот понимал, что козлу очень плохо, а через некоторое время будет ещё хуже: перестройка организма без анестезии была крайне болезненной. Но крики могли привлечь какое-нибудь зверьё – или, того хуже, разумных. Базилио пошёл искать какую-нибудь тряпку, пригодную для изготовления кляпа – заодно вспомнив, что забыл свой тактический жилет на поле.
В конце концов он сорвал с мёртвого шерстяного рейтузы – кстати, прорезиненные – и обнаружил под ними бязевые кальсоны. Их он скомкал и запихал козлу в пасть. Потом сходил за жилетом – тому ничего не сделалось – и пристроился в кустиках покемарить.
Кот устал и переволновался, так что провалился в забытьё очень быстро. Ему снился огромный очковый медведь, который проповедовал, что Вселенная находится у него в голове и сотворена из опилок, и если счесть точное их число, то можно овладеть стихиями и приказывать ангелам. Кот принялся считать опилки, каким-то непонятным образом досчитал до минус шести миллионов, начал пересчитывать и получил то же самое число, но вдобавок ещё и мнимое. От ощущения абсурда он проснулся.
