Через несколько секунд он внезапно сбледнул с лица, скрючился и упал на подстилку, пытаясь засунуть себе пальцы в рот. К сожалению, рвотный рефлекс у него давно атрофировался из-за привычки к глубокому минету.
– Отжава! – прохрипел он. – Жделай чтоб я блеважул!
Пьеро и сам видел, что Арлекину нужно срочно прочистить желудок. Он сконцентрировал эмополе и попытался представить себе что-нибудь физически отвратное – тухлятину какую-нибудь. Стало противно, но не очень. Эмо-импульса не получилось.
– Пиждж! – простонал Арле, корчась. – Пжозых!
В голове растерянного Пьеро пронёсся вихрь мыслей, идей, наитий и ещё всякой поебени. Пока не пришёл тот единственный образ, который был нужен здесь и сейчас. Он представил себе голую Мальвину, возвращающуюся от Артемона. И свои при этом чувства.
Напси стошнило в солому. Арапчата мощно срыгнули. Спящая коломбина издала во сне долгий, мерзкий звук.
Арлекина, при всей его малочувствительности, тоже пробило. Он только и успел, что метнуться к борту телеги.
– Вожы, – попросил Арле, всё ещё содрогаясь.
Через десять минут немного отошедший Арлекин уже разливал по тем же стопкам самогон, чуть раньше опробованный на коломбине и першеронах. Коломбина назвала напиток «гадостью», но вроде не траванулась. Кони сначала отнекивались – однако потом рыжий першерон всё-таки дал влить в себя стопашку. Ничего плохого с ним не случилось, только глазки заблестели. В результате самогон был признан годным.
– Твоё здоровье, – вежливо сказал Пьеро.
– Будем, – согласился Арлекин, закидываясь и прислушиваясь к ощущениям. На этот раз хорошо пошло. Педрилка закусил яблочком и почувствовал, что треволнения позади и жизнь снова налаживается.
– А ведь этот Грегорюк, – говорил Пьеро, обгладывая косточки пигалицы, – предупреждал. Ну что бутылку оставили для себя. И эти стопки валяющиеся. Можно было догадаться, что это отрава.
– Догадаться, как же, – Арлекин ещё выпил. На Пьеро он старался не смотреть. – Просто скобейда гнойная. Отравить водку – это, я считаю, ваще… – он задумался, с чем бы сравнить такое отвратительное преступление, но подходящего слова в своём лексиконе не обнаружил. – Мог бы и повеситься.
– На двух шеях? – уточнил Пьеро. – Как ты это себе представляешь технически?
– Или утопиться, – не сдавался Арле.
– Где? – поинтересовался поэт.
– Ну не знаю. Всё равно скобейда. Хоть и пидор.
– Не пидор, а бисексуал, – поправил его Пьеро. – С ящеркой-то он жил?
– Это какой? Джо? Вот от него-то всё гадство, – рассудил педрилка.
– Нет, это Джим, – вспомнил поэт.
– Дочь с ними, позорниками… Буэээ… Извини, опять эта твоя картинка. Насчёт Мальвины. Как ты вообще такое терпел?
– А я не терпел, – Пьеро грустно улыбнулся. – Я её любил. И сейчас люблю… наверное. Ну и ненавижу, конечно. Потому что Мальвина – дрянь, а любовь – это любовь. Диалектика чувств, знаешь ли. Odi et amo, nec possum dicere quare
[23]. Напси, самогон будешь?
– Не-а, – слепой пёсик помотал головой. – У меня не самогонное настроение. Мне бы сейчас портвешочку. Или этого… аквави та.
– А что такое аквавит? – заинтересовался Пьеро. Он знал, что калуша набила Напсину голову самыми неожиданными познаниями, и регулярно просвещался через это.
– Не знаю. Но это… это что-то такое… святое, наверное, – подумав, сказал пёсик. – Чувствую, но обосновать не могу, – пожаловался он.
Пьеро задумчиво кивнул.
– А что такое святое? – ляпнул Арле. Самогон уже начал оказывать своё обычное действие.
– Святое, – наставительно сказал Пьеро, – этого того!
– Того чего? – переспросил Напси.
– Которое в высокой глы би то зы бит эвон, то не зы бит! И нет святее ничего! – провозгласил поэт.
– А у меня другое мнение, – заявил пёсик. – По-моему, оно не в высокой глы би. А в глубокой вы си.
– То виснет э вон, то не виснет, – закончил Пьеро. – Да, это оно. Это тоже оно.
Арлекин растянулся на подстилке, сдул с губы яблочную косточку. Она описала сложную траекторию и спланировала ему же на нос.
– Эй, – поинтересовался он, – мы вообще едем или стоим?
Пьеро прислушался к ощущениям.
– Едем, – сообщил он.
– Тогда чего кони молчат? – удивился Арле. – Они же вроде петь должны?
– Эй! Чего не поёте? – крикнул Пьеро першеронам.
– Жарко, – прохрипел рыжий и отвернулся.
– Чо-та меня развезло слегонца, – признал Арлекин очевидное, – я сосну чуток… в другом смысле… – пробормотал он, смежая веки. – Слышь, Пьеро, – он вдруг встряхнулся, как будто вспомнил о чём-то. – Зачем Карабас нас отослал? Как думаешь?
Пьеро посмотрел на приятеля удивлённо.
– Чтобы остаться с Евой наедине, – сказал он. – Зачем же ещё?
Глава 56, в которой наш юноша – о котором мы давненько не вспоминали – приобретает кое-что, но никто этого не замечает
16 ноября 312 года от Х.
Институт Трансгенных Исследований, корпус B.
2-й этаж, комната 226 (операционная).
Рабочее время.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Входящие /000731597860
ДОКУМЕНТ: справка о проведённой операции (к/у)
ФОРМА ДОКУМЕНТА: стандартная
ТИП ОПЕРАЦИИ: ребилдинг (клеточная перестройка тела) по методу Выбегалло-Преображенского
ОТВЕТСТВЕННЫЙ ЗА ОПЕРАЦИЮ: л/н 15808 (доктор Карло Коллоди) ПАЦИЕНТ: л/н 635787 (эволюэ Буратина)
ЦЕЛЬ ОПЕРАЦИИ: индивидуальное развитие по стандартной программе
ПРОВЕДЕНО: реставрация лобных долей мозга, косметические процедуры
ИСПОЛЬЗОВАННОЕ ОБОРУДОВАНИЕ: автоклав Выбегалло модели «B», клеточный секвенсор Sherman/KA-5003; стандартный хирургический комплекс
ЗАМЕЧАНИЯ: диагностирована облитерация коры мозга 2-й степени; проведена поверхностная чистка
– Тьфу на тебя, скобейда дефолтная! – прошипел сквозь зубы доктор Карло Коллоди и плюнул сыну в мозги.
Плевок красиво растёкся по извилинам, как пенка на кофе.
– Папа, не ругайся! Смотрят же! – попросил Буратина.
Он лежал на столе, свежеизвлечённый из автоклава, со вскрытым черепом. Глаза его были завязаны, но бамбук ориентировался на слух и обоняние. В помещении были посторонние. Много посторонних. Они пахли немытой шерстью, сухим кормом и женской невостребованностью.
