Потом ликующий свет сгустился, обрёл очертанья. То была, как увидал Базилио, юная, трепетная кошечка нежнейшего персикового окраса. Каждое движенье её было исполнено пугливой грации, в коей проглядывало стыдливое обещанье неземного блаженства. У кота всё встало, всё в едином порыве напряглось – о нет, не то пошлое фу-фу-фу, о котором только пошляки-то и думают, а иное, чистое, некий внутренний подснежник, стремительно прорастающий навстречу нечаянному чуду. И это чудо направлялось прямо к нему! К нему! Кот от волненья выронил вилку, и тихий звон её о тарелочный грубый фаянс прозвучал прям как стихи Чичибабина – о нет, даже чище.
– Здарова бля, – сказало трепетное созданье. – Насвай есть? Не жопься, дай закинуться.
Базилио чуть не заплакал. Пушистое чудо, видимо, приняло его за местного хама, с которым приходится говорить на грязном евском языке, чтобы быть понятной. Потом он вспомнил, что насвая у него нет, и проклял собственную глупость: он же мог его взять у опоссума или купить по дороге, а теперь ему нечего предложить чудесной незнакомке. В отчаянии он помотал головой, изо всех сил сдерживая слёзы.
– Хуяссе, наса у него нет, – кошечка легчайшим движением присела рядом, и котяра чуть не погиб от восторга, ощутив тепло её тела. – А это чё? Пирожок? Дай куснуть. Чего сидишь – стул подвинь даме.
«Она мне доверяет», – подумал кот, и внутри у него стало тепло, медово. Счастливый услужить, он уступил ей своё место, а сам сел на стул рядышком. Дама соизволила присесть и даже удостоила вниманием его нехитрый ужин. Кота где-то кольнуло, что надо бы сбегать за чистым прибором, а лучше – заказать новые блюда, но кошечка явила очаровательнейшую простоту, доев за котом мозги и горошек. Потом чаровница захотела водки. Кот сбегал в буфет, взял кристалловской. Буфетчица-индейка посмотрела на кота странно – будто бы с презрительным сожалением, – но водки налила.
Очень скоро кот удостоился чести налить даме первые пятьдесят. Выпив, кошечка стала ещё прекраснее. Кажется, она представилась – кот ничего не разобрал, тут в его ушах то ли скрипки пиликнули, то ли Дочка-Матерь in the sky with diamonds вдохнула полной грудью. Впрочем, это было и неважно: кота уносило на крепнущих крыльях восторга.
– Бабло у тебя где? Давай сюда, оно мне надо, – распоряжалось небесное созданье, как бы беря под крыло неустроенную котовью жизнь. – Хотя нет, сиди. Сама посмотрю.
Она протянула руку, и Базилио внезапно учуял какой-то запах, чрезвычайно противный. На фоне евской вони удивить этим было нетрудно, но было в нём что-то неуместное, выпадающее из картинки.
Тем временем заботливая котинька расстегнула его подсумок и принялась с очаровательным любопытством, как ребёнок, перебирать его содержимое. Она забрала себе шарик «паяльца», – кот подумал, до чего она умница и как правильно выбирает ценное, – потом отложила две «хинкали», «пастернак» и «глазупесь». Тут Базилио всё-таки посетило какое-то тревожное чувство: мало ли кто тут шляется, вдруг увидят и посягнут. К счастью, кошечка быстро убрала вещи куда-то под юбку; тут-то кот и заметил, что она в юбке, и довольно-таки нечистой. Он представил себе улицы Евска, по которым приходилось ходить этому чудному созданью, и всем сердцем их проклял.
– Чё-та я не поняла, – озабоченно сказала киса, роясь в золоте. – Ну и где? Ну ты, чмошник, – она взяла кота за подбородок, и тот снова чуть не умер от счастья, – ты куда самые ценняки заховал?
– Простите, я не понял, – растерянно залепетал Базилио.
– Скобейда, бля, жаба с хуем, – кошечка, кажется, рассердилась, – ну чо ты? Совсем кукукнулся, что ли? – она потянулась к очкам и сняла их. – Э-э, а гляделки твои где?
Кот впервые в жизни ощутил стыд за свою безглазость. В растерянности, не зная, куда девать взгляд, он перевёл телекамеры на бутылку – и опизденел от увиденного.
О вы, отраженья, отсветы, подобия! Лживые и превратные, не лжёте вы в главном. Искажая пропорции вещей, вы всё же сохраняете самую суть их исконного обличья. И ежели живой лик вещи поражает взор – как солнечный диск, вид коего непереносен для слабых очей наших, – то мы, по крайности, не лишены счастья созерцать лик сей в образе, пригодном для любования, как то же самое солнце в глади вод. В отражении познаём мы то, что не можем узреть непосредственно, по недостаточности чувств или мыслительности.
Вот и Базилио увидел в бутылочном стекле отраженье того чудного облика, который прельстил его. Равнодушные телекамеры сняли отсвет со стекла, кибридные схемы просчитали и аппроксимировали изображение в соответствии с кривизной отражающего предмета, компенсируя преломление и цветопотерю. И явили истину, простую и малоприглядную.
На котовом законном месте сидела филифёнка – пегая, с драными ушами и висучим рылом.
Сталкиваться с филифёнками Базу приходилось в Подгорном Королевстве, по ходу расследования одного запутанного дела о шпионаже. Об их способностях притворяться не теми, кто они есть, он знал от коллег, а в способности сбивать с толку – убедился лично. С одной филифёнки он снимал показания и был впечатлён их исчерпывающей ясностью и несомненной правдивостью. Увы, в протоколе, который вёл бэтмен, обнаружилось всего две относительно осмысленные фразы: «от вашей грязи мусорско й я настрадалась» да «папирку дай, сыса, не щемись бля». Всё остальное представляло собой затейливую матерную ругань… Были и другие случаи, не столь безобидные. Но вот чтобы так нагло и цинично выдавать себя за эротический идеал – о нет, так ещё не делали с котом!
Сначала Базилио захотелось немедля испепелить мерзавку – ну или как минимум прижечь ей что-нибудь. Однако он понимал, что это и мелко, и чревато. К тому же сначала надо было сбросить с себя замороку.
Для начала кот расслабил мышцы лица. Сделал два осторожных вдоха. Потом осторожно перевёл телекамеру на соседку. И убедился, что очарование развеялось: он видел не чудесный персиковый пушок, а клочья грязной шерсти.
Филифёнка что-то почуяла.
– Сорвался, что ли? – буркнула она себе под нос. – Бля, ну вот опять. А так хорошо начиналось…
Кот наконец посмотрел на объект своей недавней страсти в упор. Та оказалась немолода и порядком потаскана. К тому же – тут Базилио невольно сморщил нос – от неё несло немытым телом и характерным филифёночным запахом, резким и противным. Однако убивать её на месте коту расхотелось – уж больно жалко та выглядела.
– Вещи отдай, – сказал Баз.
– Вон там наши ребята стоят, ща позову, – сказала филифёнка, показывая рыльцем в дальний конец буфета, где тусовались какие-то крупные кошачьи чёрного окраса.
Базилио не стал тратить слова, а применил проверенный способ – отстриг ей лазером кусочек уха.
Филифёнка посмотрела на него с уважением и достала из-под юбки одну «хинкаль» и «пастернак». Кот отстриг ещё кусочек, увеличив рассеяние луча, чтоб припекло.
Тварюшка зашипела, сверкнула глазёнками, но выгребла из вонючих тряпок остальное. Кот на всякий случай отрезал ей ещё шматочек мясца сверху и был вознаграждён – тяжко вздохнув, филифёнка выгребла пригоршню заныканных соверенов.
