– Чиш ты сен з хуем на глову позаменял? – хемуль рассердился, но тут в глубине установки что-то булькнуло и из ближайшего краника закапала прозрачная жидкость.
– О, тёпленькая пошла! – воскликнул хемуль и крантик открутил на полную. Жидкость полилась тоненькой блестящей струйкой. Хемуль осторожно её понюхал, на морде образовалось выражение глуповатого самодовольства. Он занюхнул швыдче – и внезапно отвалился, брякнувшись с табурета оземь.
– Слава те Доче, продукт нормальный, – сказал некто третий, невидимый. – Да где же этот Бженч…
Прозвучавшее слово было настолько непоэтично и оскорбительно для слуха, что Пьеро потерял нить, и слабенький ум его тут же отъехал и затерялся в тумане.
Из тумана выплыла огромная башка, поросшая плесенью. Присмотревшись, Пьеро понял, что она принадлежит какой-то рептилии.
– Ты антисемит? – спросила голова.
– А я почём знаю? – удивился Пьеро, причём дважды: непонятному слову и собственному ответу. Ответ был совершенно не в его духе, он был чужд поэту интонационно и ритмически.
– А уж не из этих ли ты часом? – башка подозрительно наморщилась. – Что-то носик у тебя длинноват…
Пьеро схватился за нос и ухватил пальцами какую-то длинную штуковину. От удивления он её выронил, и тут же на вещицу легла чёрная лапа с длинными страшными когтями.
– Это у тебя откуда? – голос был низким, каким-то земляным, что ли.
– Из одной глупой головы, Карл, – сказал другой голос, повыше и какой-то педоватый. – Парню забили это на Зоне, Карл… Парню забили, ты слышал, Карл? Это смешная шутка, Карл!
– Неплохой экземпляр, – оценил обладатель когтистой лапы. – А как он тебе достался?
– У нас не стало повара, Карл, – ответил невидимый собеседник, – меня поставили на кухню, Карл. Я варил голову, Карл. Я достал это из черепа, Карл.
– Но он ещё годен? – не отставал обладатель низкого голоса.
– Нужно немного почистить, Карл, – высокий голос говорил ещё что-то, но в этот миг перед Пьеро разверзлось – да, именно это слово здесь всего уместнее – огромное рыло неизвестного науке мутанта с единственным зелёным глазом на лбу. Глаз горел неугасимой злобою.
– Меня будить?! – взревел мутант и распахнул зубатую пасть, куда маленький испуганный Пьеро тотчас же и провалился.
Внутри обнаружился не кто иной, как Карабас бар Раббас собственной персоной, сидящий в ротанговом кресле и нервно теребящий бороду. Чувствовалось также присутствие настенных ковров, незадёрнутых гардин и молодой самки. Каким образом всё это чувствовалось, Пьеро объяснить не смог бы даже под пыткой. Просто само пространство было наполнено пониманием того, что в нём всё вышеперечисленное присутствует.
– Машенька, – сказал раввин, – ты хорошо подумала? Не то чтобы это было сложно… но я не люблю разбрасываться собой. А своим генетическим материалом – тем более. Поэтому мне хотелось бы быть уверенным, что тебе это точно надо. Ферштейн?
– Я же всё объяснила, – перебил женский голос, высокий и сердитый.
– Но ты не боишься за свою личную жизнь и всё такое? – продолжал Карабас. – Всё-таки это достаточно глубокое вмешательство.
– Если нечто противно богоустановленному закону… – начала женщина.
Что именно противно и кому, так и осталось неизвестным: сознание Пьеро рухнуло с высоты и покатилось по газону. На нём, при свете звёзд…
– Ты снова здесь, паскудный недопёсок?! – снова раздался тот самый голос, идущий отовсюду, и был тот голос гневен. – Я тебя, гондон штопаный, предупреждал – не лезь ко мне в книжку?
Существо сжалось и заскулило.
– Хорошо, но это последний раз… – начал было голос, однако в этот миг Пьеро посетило внезапное и острое прозрение. Он вдруг постиг, что существо-то и вправду гондонисто – поэт хоть и не ведал, что есть гондон, но ощутил тождество сущностей – и верить его скулежу нет никаких причин.
– Да врёт он всё! – заорал Пьеро. – И спит он в тумбочке! – добавил он для убедительности.
– Ах даже так? Ату его! – прогрохотало свыше, и тут же к сжавшемуся и скулящему рванулись со всех сторон семь ужасающих теней – поэт их не считал, но каким-то восьмым, а то и девятым чувством ощутил, что их именно семь и что кому-то вотпрямща пришёл последний, окончательный, бесповоротный.
– А теперь бонус-трек! – грохотнул глас небесный.
Небо – а может, землю – разорвала длинная хвостатая молния, и в её свете Пьеро увидел то, о чём некогда читал у Лотреамона, о чём грезил в дирижабле во время катастрофы и чего не имел даже теоретической возможности увидеть: витрину магазина на улице Вивиен.
Ну разумеется, он не понял, что это была именно улица Вивиен и конкретно витрина. Взгляд его внезапно упёрся в ровную поверхность стекла, а за ним в глубине – бутылки, корзинки, бархатные коробки, какие-то маленькие блестящие предметы. Ярче всех сиял огромный никелированный штопор. Испорченному существу наверняка захотелось бы вкрутить этот штопор в чью-нибудь жопу. Но испорченных существ поблизости не было. Не было вообще никого – кроме сидящего на стульчике человека. Он раскуривал сигару, не обращая ни на что особенного внимания.
Да, решил Пьеро, то был именно человек – ну или, по крайней мере, существо редкостной, выдающейся хомосапости. Правда, основания для такого вывода были неясны ему самому: конкретные черты существа уловить не удавалось, взгляд как бы скатывался с его лица и фигуры. Единственное, что останавливало внимание – дымчато-серая шляпа.
Существо поэта заметило.
– Ты кто? – спросило оно.
– Пьеро, – честно ответил Пьеро.
– Что ты делаешь в моём сне? – строго спросило существо.
– Да так. Тусуюсь, – сформулировал поэт.
– Ты похож на мудака, – рассудил обладатель серой шляпы. – К тому же обдолбанного.
Пьеро не обиделся: у него не было настроения обижаться.
– Я немножко выпил, – признался он, – и закинулся.
– А потом? – человек вроде бы заинтересовался темой.
– Ещё выпил, – признался поэт. – И ещё закинулся.
– А потом повторил и усугубил… повторил и усугубил, – задумчиво протянул человек в шляпе. – В таком случае твой онтологический статус более-менее определёнен.
Слово «определёнен» Пьеро несколько сбило с толку, как и слово «статус».
– Статус определёнен чего? – решился он уточнить.
– Модуса бытийствования, – не очень понятно сказал человек. – Ты каким-то образом напрягаешь тентуру. Она от этого глючит. Сейчас она глюкнула особенно основательно. Ладно, проехали, всё равно не поймёшь. Давай о чём-нибудь поактуальнее. Например, такой вопрос: на чьи пьём? И закидываемся?
– А что? – не понял маленький шахид.
– Да как тебе сказать… – человек наконец справился с сигарой и жадно втянул дым. – Видишь ли, финансовые вопросы – самые сложные вопросы в мире. И самые интересные. Скажи мне, кто тебя содержит и почему – и я скажу, кто ты.
