А вокруг – и в зале, и у двери, и возле биллиардной – стояли шерстяные.
Их было не меньше десятка, все одинаковые, в новеньком нахнаховском камуфле. У старшего была кривая сабля, у прочих – какие-то железки. У одного в ноздре болталась бронзовая серьга.
Обезьяны были некрупные и выглядели не страшно. Но в зале висела кислая вонь смертного ужаса.
Кот оценил ситуацию. Судя по всему, кучка нахнахов решила подудолить «Щщи» – а потом, по своему обучаю, учинить резню или что-нибудь похуже. Это было против всех понятий, но шерстяные были беспредельщиками и понятия не ставили ни во что. Неясно было, правда, каким образом стая подонков, которая, по всем известным историческим закономерностям, должна была бы давным-давно загнуться от собственного беспредела, сумела не только выжить, но и набрать такую силу. Тем не менее им это удалось, и теперь они успешно прессовали всех, до кого могли дотянуться. Вот и сейчас случилось то же самое: несколько шерстяных пришли в чужой дом, убили гостя и явно намеревались продолжать в том же духе. При полном отсутствии какого-либо сопротивления.
Базилио понял, что замечен, и выступил чуть вперёд, одновременно просчитывая пути отхода. Отметил про себя, что нахнахи расположились довольно бестолково и даже беспечно: будь здесь другая публика, можно было бы взять их толпой на рывок. Но никакой толпы не было. Были испуганные до потери пульса существа, каждое из которых надеялось только на то, что не повезёт кому-нибудь другому.
Начальник нахнахов повернулся, посмотрел на кота внимательно, что-то решил и отвёл глаза. Кот понял это так, что его оценили и не будут мешать уйти. Что, разумеется, и следовало сделать.
– Эй, шерсть, – услышал кот собственный голос. – Это зачем? – он показал на мёртвую свинью.
Главный обезьян приподнял брыли, показав жёлтые клыки.
– Харам, – показал он на свинью. – Куфр, – волосатый палец уткнулся в петушиную балалайку.
Базилио понял, что влип – чёрт знает как, но влип, причём на ровном месте. Он не собирался геройствовать, судьба трусливых и подловатых аборигенов ему была совершенно безразлична, мнение шерстяных о собственной персоне – тоже. По-хорошему, заедаться в такой ситуации было совершенно незачем. Надо было просто уйти, вот только ноги приросли к полу, а шерсть встала дыбом.
– Что такое харам? – зачем-то спросил он.
На его удивление, тварь с саблей и вправду задумалась.
– Харам – это чэго нэ любит нащ Тарзан, – наконец выдал шерстяной определение.
– А что любит Тарзан? – кот понимал, что безнадёжно влипает, но остановиться не мог.
– Тарзан любит халяль, – пасть шерстяного расплылась в подобии ухмылки.
– А что такое халяль? – кота несло.
– Я же гаварю – это чэго любит нащ Тарзан! Ты глюпый, да? – удивился зверь.
– Не знал, что Тарзан не любит свиней, – Базилио удалось немного взять себя в руки, и он твёрдо решил, что уйдёт сейчас же, пока не поздно. Что такое «куфр», он решил не выяснять.
– Падажды, – ухмыльнулся нахнах, когда кот повернулся к нему спиной и начал пробираться к выходу. – Ты мнэ нэ заплатиль. За… – он покрутил в воздухе волосатыми пальцами, пытаясь вспомнить сложное слово, – за кансультацыю.
Кот повернулся и посмотрел шерстяному в глаза.
– За какую консультацию? – почти ласково спросил он.
– Я тэбэ сказаль, что харам и что халяль. Это закон твоэй жызнь. Будэщь жить, если будэщь нащ закон. За это, щто ты узналь закон, ты должен платыт.
– И сколько же? – осведомился кот, снимая очки.
– Всё, – лаконично ответил шерстяной, показывая на мешок.
– Знаешь, – улыбнулся Баз, – я лучше отработаю.
Первый зелёный луч раскрошил нахнаху левый глаз, второй – поджарил правый. Нахнах схватился за морду и взвыл.
Кот прыгнул на стол, уклоняясь от брошенной кем-то железяки и выигрывая пару секунд на перезарядку конденсаторных каскадов. Следующий лучик пробил щёку бросавшего и вышел из уха. Тварь упала на пол и задёргалась – видимо, луч не убил её, а только повредил мозговую ткань. Ещё одному нападающему кот засадил импульс в позвоночник. И его, похоже, сломал.
На этом везение закончилось. Шерстяные поняли, что имеют дело с опасным бойцом, и рассредоточились по залу, укрывшись за спинами гостей.
Кот попал в идиотское положение. В рентгене он видел скелетики шерстяных и мог бы поджаривать каждого по одиночке. К сожалению, между каждым обезьяньим скелетиком и лазером имелась прокладка из совершенно постороннего мяса. За жизнь которого по отдельности и в совокупности он в любое другое время не дал бы и гнутого сольдо. Но вот только не сейчас.
Нахнахи тоже оценили ситуацию. Один взял на заточку сисястую зебру и, прикрываясь ею как щитом, вышел на относительно свободное место.
– Гэрой, да? – раздалось из-за зебры. – Слющай, гэрой, – в сиську зебры уткнулась острая железка, вошла под основание, по шерсти мгновенно расползлась тёмная кровь. Зебра дико, до боли в ушах, закричала.
– Э? Чё за дела? – раздалось из угла. Это проснулся пьяный конь-первоход, пропустивший самое интересное.
– Воха, – бросил прячущийся за зеброй. – Разбэрись.
Конь тем временем что-то понял, решительно сбросил пальто и встал в боевую стойку, гордо помавая копытами. Тут ему в горло вошёл метательный нож, и наивный тушняк с грохотом рухнул, опрокинув сразу два столика. Второй подарочек от Вохи прилетел волку, вжавшемуся в угол – ножик вонзился в стену, пригвоздив к ней волчье ухо. Волчара смешно заскулил, но даже не рыпнулся. Третий нож пошёл криво – Баз выцепил в инфракрасном диапазоне волосатую лапу и на очередном замахе отстриг ножевику кончики пальцев.
Базилио, однако, не обольщался. Ситуация была патовая. Электрический Кот был шерстянке не по зубам, но и помешать нахнахам заняться любимым делом – резнёй – он тоже не мог. Играть в пятнашки среди трупов можно было долго. Вот только уверенности в том, что сейчас к шерстяным не подгребёт подкрепление, не было.
– Сэйчас, дарагой, – как будто услышал его мысли шерстяной, – здэсь ещё нащи будут, ты нэ тарапись, всё равно нэ убэжищь. Ми тэбэ много интэрэсного сдэлать. А пока послющай мюзыка.
Нахнах ещё раз наколол зебре сиську, та снова издала дикий крик, совершенно такой же, как и в первый раз – будто у зебры внутри срабатывала какая-то машинка, воспроизводящая именно этот звук.
Внезапно петух, о котором все забыли, вскочил на ноги и схватил балалайку.
– Эхма! – заорал он, перекрикивая зебру. – Лето не зима! – две оставшиеся струны отчаянно задребезжали. – Похотища-блякота, растуды качель-пизда! – он загреготал, запрыгал, ноги засучили по воздуху.
Шерстяные от такого опешили секунды на две. Этого времени хватило, чтобы петух в немыслимом прыжке перелетел за спину шерстяному. Раздался характерный звук удара балалайкой по черепу и вкусный хруст ломаемой шеи.
