– Разумеется, понятно, – сказала Лидка, давя в себе раздражение.
– Хорошо… Через два-три дня вы получите заявления от этих людей с просьбой принять их на работу. Вы придумаете для них должности; разумеется, ни один из них не имеет соответствующего образования, так что вам придется подумать, – Маленький Серенький усмехнулся.
– Мне уже приходилось в жизни думать, и не раз, – сказала Лидка терпеливо. – Дальше?
– Дальше вы включите этих людей в список европейской делегации…
– Хорошо, – сказала Лидка, предупреждая новый поток язвительности.
Маленький Серенький удовлетворенно закивал:
– Отлично. Вашего сына вы тоже примете к себе на работу. Уборщиком там или что-то подобное, но чтобы он был в штате.
– В состав делегации его включать не надо? – не удержалась Лидка.
Человечек захихикал:
– Пока нет, но кто знает… И вот что еще вам предстоит сделать…
Через полчаса они распрощались. Лидка поймала такси и просила ехать как можно быстрее.
Бегом взбежала по лестнице к лифту. Едва не сломав ключ, ворвалась в квартиру и, всхлипывая, на ходу сдирая с себя одежду, поспешила в ванную, под горячий душ.
Ей казалось, что всю ее облепили клейкой вонючей массой. Окатили мочой, унизили, низвели, изнасиловали, уронили на дорогу дымящейся коровьей лепешкой.
Всему есть свой предел.
Она профессор… да что там! Она просто порядочный человек. Была. Пока не встала перед ней эта задача, которая и имеет решение, и одновременно не имеет.
Лидка плакала, смывая слезы горячей водой. Ее водостойкая дорогая косметика не выдержала, наконец, и пролилась черным дождем, аспидными кругами легла под глаза.
Сможет ли она когда-нибудь забыть эти приемные? Эти двери, коридоры, этих секретарш, эти надменные рожи? Сможет ли она забыть разговор с Маленьким Сереньким Человечком и десятками ему подобных разноцветных, разнокалиберных Человечков, заполонивших лакуны и норы под парадными ковровыми дорожками?
Никогда в жизни ее так не унижали. Даже Рысюк… Никогда в жизни она сама так не унижалась.
Слезы иссякли. Лидка закрепила раструб душа на стене и села на дно ванны так, чтобы вода лилась ей на голову.
Андрюшка получит место в списке и право на внеочередную эвакуацию.
Получит.
Теперь почти точно.
…Нам ли бояться мрыги? Сбросит замшелую корку новый апокалипсис, в печи багряной ночи спалит косное, старое и на очищеных землях встанет наш новый город. Мы его сами построим…
Газета «Молодой вестник», 17 мая 20 года.
– Зарудный ошибался, Виталик. Пройти в Ворота всем – неразрешимая задача… Человечество никогда до этого не дорастет. Никогда не станет настолько единым и… сознательным. Потому что хама, прущего по чужим головам, еще можно остановить или усовестить. Правильно воспитать в детском саду… Не смейся, я говорю в принципе… А вот меня, Виталик, меня остановить невозможно. Если мне скажут, что спасение моего сына означает гибель нескольких человек, которые иначе не погибли бы… я сделаю все, чтобы Андрюшка об этом не узнал. Да. Но я не откажусь… от затеи. Вот такая я стерва, Виталик.
Беликов молчал. Неторопливо мыл грязную посуду, накопившуюся в Лидкиной кухне за несколько дней.
– Неужели ты меня не презираешь, Виталик?
Беликов обернулся через плечо. Кротко посмотрел на Лидку. Вернулся к немытым тарелкам.
– Потому и Стужа погорел… на этом прежде всего. Потому что все ему сошло бы… все эти «изоляты» и тревоги… Удался бы бескровный апокалипсис, и Стужу бы канонизировали, ты же понимаешь. Победителей не судят. Но вот он, борец за справедливость и девственную чистоту «условленного» списка, не мог не впихнуть туда внука. Ну не мог. И покатилось…
– Есть люди, – не оборачиваясь, сказал Беликов, – которые ради правого дела, правого с их точки зрения, могут сына или внука собственноручно, э-э, зарезать…
Лидку передернуло.
– Может быть. Ты же у нас писатель, знаток человеческих душ. Может быть… Только естественный отбор не на их стороне. Особи, способные ради чего-либо пожертвовать потомством, скоро прекращаются как вид…
Беликов закрыл кран, вытер о полотенце красные мокрые руки.
– А может, Ворота и отбирают по этому признаку? К черту музыку, выживают те, ради которых родители способны жертвовать жизнью, честью, убеждениями…
– Сюжет для нового романа, – брезгливо сказала Лидка.
Беликов подошел. Пододвинул табуретку, сел рядом.
– Лидочка… А может быть, обойдется? И ты, и я по два апокалипсиса пережили без всяких списков… Может быть…
– Нет, – Лидка сама ощущала, как воспалены ее глаза и как опухли веки. – Нет, Виталик. Была еще моя сестра Яна, были наши соседи и знакомые, из моего бывшего класса вон столько ребят… остались…
Беликов молчал.
– Виталик, – сказала Лидка изменившимся голосом, – я… у меня сон. Повторяющийся. Про то, как Андрюшка… С самого его детства. По-разному снится одно и то же.
– Ты просто боишься его потерять.
– Все родители боятся!
– Но ты боишься особенно. И этот дурацкий предрассудок – с искусственным оплодотворением… Никак не можешь от него отречься.
Зависла долгая пауза.
– Ты же фантаст, Виталик… Значит, должен верить в сны. В мистику.
– Я фантаст, но ведь не сумасшедший, – мягко возразил Беликов. – Лида, послушай меня. Даже если у тебя ничего не выйдет…
– У меня выйдет! – Она подняла на него сухие глаза. – И нечего об этом. Это дело решенное.
…особенно среди молодежи. Следует ли говорить, как вредны и еретичны по сути своей эти измышления? Как может один человек, сколь угодно праведный, взять на себя грехи многих поколений? Каким образом человеческая жертва может быть угодна Господу? Позиция официальной Церкви тверда и однозначна: сектанты, проповедующие о так называемом спасителе, суть еретики и раскольники…
Газета «Прихожанин», 18 мая 20 года.
Девочка Саша стала бывать часто. Чаще, чем Лидке того хотелось бы. Девочка Саша представлялась Лидке пустым стеклянным шариком, на поверхности которого нарисованы леса и океаны, оригинальный ум и глубокие мысли. Первый же дождик смоет красивую картинку, первая же царапина или потертость обнажит мутную пустоту внутри шарика. Лидке это было ясно как дважды два, и она тихо страдала, глядя, как Андрей радостно покупается на броскую Сашину оболочку.
Ничего. Ничего-ничего, все решится не сейчас, а в первые годы нового цикла. Вот тогда это будет серьезно, до того времени или девочка Саша себя выдаст, или Андрюшка поумнеет. Новый цикл – новая жизнь…
