– Костя, – сказал Николай Иванович.
Серолицый кивнул:
– Сейчас…
Кольцо костюмов и галстуков вокруг него хоть неохотно, но редело. Наконец последние собеседники были изгнаны в общество секретарши, и Николай Иванович прикрыл за ними двери.
– Костя… Это невестка Андрюши Зарудного. Лида, это Константин Игнатьевич.
Лидка кивнула, как будто имя серолицего о чем-то ей говорило.
– Ради науки женщина… человек отказался иметь детей, – негромко сказал Николай Иванович, и Лидка удивилась, потому что формулировать проблему таким образом никогда не приходило ей в голову. – Человек посвятил себя проблемам, которые не успел решить в свое время Зарудный… Вместе со Славой, Ярославом Андреевичем Зарудным, своим мужем. Преемственность. Красиво, ты не находишь?
Серолицый посмотрел Лидке в лицо. Почти забытое ощущение – глаза-буравчики, будто на допросе. Елки-палки, да какое отношение он имеет к науке?!
– Припоминаю, – сказал серолицый Костя. – Девочка, кажется, была первой, кто обнаружил… кто нашел тогда Андрея.
Лидка сглотнула.
– Не напоминай, – сказал Николай Иванович тоном обеспокоенного отца.
– Значит, вы вышли замуж за Славика? И у вас до сих пор нету…
Лидка вздернула подбородок:
– Я не считаю нужным обсуждать эту тему.
– Это хорошо, – неожиданно заключил Костя, не сводя глаз с ее лица, – вы свободны, мобильны, ничем не отягощены… Кстати, это вы тогда работали с архивами Зарудного… старыми, личными архивами?
– Да, ну и что? – спросила Лидка тоном ниже.
Серолицый Костя кивнул:
– Да, понимаю… да, Николай, ты прав. Человек молодой, решительный… в какой-то степени посвященный. Специалист… будущий специалист. И преемственность. Преемственность… Красиво.
Лидка молчала.
– Лида, – осторожно сказал Николай Иванович, – ты уже поняла, что Константин Игнатьевич формирует состав экспедиции?
Некоторое время она стояла, тупо глядя на оранжевые папки.
Потом улыбнулась так широко и счастливо, что уши, казалось, съедутся на затылке.
Поругались они накануне отъезда. Лидка была взбудоражена, Клавдия Васильевна казалась печальной и рано ушла спать. Едва за матерью закрылась дверь. Славка подсел к Лидке на диван и сказал, пряча глаза:
– Лид… нехорошо. Завтра ехать… Ну, ты жена мне или не жена?!
Лидкины мысли заняты были совсем другим, а потому она не сразу поняла смысл Славкиной претензии. А поняв, искренне удивилась:
– Тебе что, не хватает девочек из Апрельского парка?
Он отшатнулся. Он посмотрел так, будто она его ударила. ТАК, что она сочла возможным оправдаться:
– Ну что ты, Слав, мы ведь договаривались… Джентльменское соглашение…
Он поднялся и вышел.
Неизвестно, чем дело закончилось бы в условиях нормальной, привычно текущей жизни. Но наутро предстоял выезд, а Славка был внутренне дисциплинирован и куда меньше готов к демаршам, чем, например, Лидка. А потому утром супруги как ни в чем не бывало попрощались с родственниками и сели в автобус – Лидка у окна, и Славка у окна, за ее спиной. Поля, лесополосы, иногда речушки, иногда сглаженные невысокие холмы…
До места добрались через сутки.
Стоял туман. На контрольно-пропускном пункте всех выгнали из автобуса и долго держали на ветру, пока изучались бумаги, сверялись пропуска на людей, машины и аппаратуру. Солдаты были Лидкиного поколения, все смуглые и черноглазые, офицеры поколением старше, и среди них был один рыжий, говоривший, против ожидания, с сильным акцентом.
– Зарудный? – спросил он у Славки. – Родственник?
– Сын, – сказал Славка, но, видимо, бессонная ночь и мрачное настроение убили привычную гордость при произнесении этого слова.
– О, – сказал офицер с уважением. – Очень.
Славка безучастно кивнул.
– Зарудная? – спросил офицер у Лидки. – Дочка?
– Невестка, – сказала Лидка, ежась от сырого холода.
– Невеста? – не понял офицер и поглядел на Славку.
– Жена, – сказал Славка с кривой усмешкой.
Офицер так ничего и не понял.
Поселок назывался Рассморт. Когда-то здесь обитали почти две тысячи жителей, промышлявших морем. Туристы, летом покрывавшие побережье подобно живому ковру, в Рассмотре не уживались: перебои с водой и электричеством, ни одной приличной гостиницы, нищий кемпинг на берегу, романтика для тех, кто равнодушен к комфорту и не огорчается, когда клозетом служат заросли колючих кустов.
Во время апокалипсиса в Рассморте не было ни одного туриста – не сезон. Две тысячи местных жителей привычно бежали от берега, опасаясь нашествия глеф, которых действительно много было в этих водах. Люди не стали дожидаться рекомендаций ГО и на велосипедах рванули в сторону ближайшего райцентра – именно там демографическая карта темнела, обозначая большую плотность населения, именно там следовало ждать появления Ворот.
На полпути беглецов настигла радиосводка. Ворота открылись, как ожидалось, впереди у райцентра, но и в Рассморте открылись небольшие, на самой кромке моря, Ворота. («К тому времени, – подумала Лидка с кривой улыбкой, – Ворота стояли открытыми минимум полчаса».)
И тут жители Рассморта разделились. Часть их предпочла продолжать путь, часть решила вернуться, рассудив, что таким образом увеличивает свои шансы на спокойную эвакуацию.
…Прикрыв глаза, Лидка воображала эту гигантскую велоколонну. Поскрипывание старых седел, тяжелое дыхание при подъеме на гору, шорох шин и свист ветра на спусках; ехали, наверное, молча, краем глаза пытаясь удержать в поле видимости отца и сестру, жену, сына…
Над Рассмортом висел вертолет ГО. Очередями отгонял глеф, пока люди пробирались улицами покинутого поселка, который был уже обезображен первыми подземными толчками. Бросали велосипеды, и колеса долго еще крутились в воздухе, люди уходили в Ворота, а колеса крутились, мелькали спицы…
Пилот вертолета был одного с Лидкой поколения. Это был первый его апокалипсис; говорят, парень держался мужественно. Проследил за уходом рассмортцев, доложил на базу, получил распоряжение возвращаться… После этого связь с вертолетом прервалась. Много позже, после апокалипсиса, среди развалин Рассморта нашли остатки вертолета.
Землетрясение не пощадило берег на протяжении многих километров, но Рассморту досталось особенно сильно. Две колоссальные волны, одна за другой, слизали половину поселка будто языком; земля трескалась, как корка пригоревшего пирога, и в трещины вступало море. Неудивительно, что вертолет не удержался над этим адом, – хотя конкретная причина его гибели так и осталась неясной.
