В наступившей тишине Инквизитор чутьем Иного распознал, что цыганки готовят боевые заклинания – дело шло к смертельному поединку. Стало понятно, что они готовы не только нарушить запрет на дуэли между Иными, но и преступить «табу на железо» в схватках между цыганами, то есть готовы стать отверженными – «магирдо» – для своего бродяжьего племени.
«Совсем ополоумели, – подумал Инквизитор, – пора употребить власть!»
Сантана, не вставая, жестом активировал магическую заготовку, и между женщинами выросла стена голубого пламени. Они непроизвольно отшатнулись, но продолжили сверлить друг друга злобными взглядами.
Было похоже, что предупреждение начальника, мастера огня, не произвело должного впечатления. Оставалось последнее средство.
Инквизитор мысленно потянулся к знакам карающего огня на их телах, которые он сам же и поставил много лет назад. Цыганок скрутило от невыносимой боли, они рухнули на колени, а ножи выпали из тонких рук.
Настало время для задуманного плана.
– Милые дамы, – сухо сказал испанец, и, судя по интонации его голоса, «милыми» он их вовсе не считал, – вы на службе и под присягой! Дуэли запрещены законом, а вы устроили схватку прямо на моих глазах и при свидетеле. По нашим правилам наказание неизбежно. Я налагаю на вас заклятие «общей судьбы» сроком на десять лет. Если за это время одна из вас погибнет от руки или по наущению другой, то вторая отправится за нею следом. В Сумрак, навечно!
Инквизитор произнес заранее заготовленное заклинание.
Под конец он хлопнул в ладоши, и женщин накрыла еще одна волна боли. Делать этот последний эффектный жест было вовсе не обязательно. Просто еще один воспитательный момент, не более того.
– Думаю, нам пора поужинать. – Инквизитор сменил тон на дружелюбный. – Дуги, помоги дамам подняться и позови служку.
Следующие полчаса прошли в молчании.
Два монаха, старательно отводя взгляды, расставляли посуду и блюда с едой, а женщины приводили себя в порядок. Когда накрыли на стол и служки удалились, Сантана полез в настенный шкаф и в знак примирения достал два кувшина с вином трехлетней выдержки.
Несмотря на духовные запреты, монахи-доминиканцы послушно доставляли ему, советнику местного трибунала святой инквизиции, лучшие творения виноделов с берегов Риохи. Он поставил кувшины на стол, и пока Дуги галантно разливал темно-красную жидкость по кубкам, отметил про себя, что цыганки разительно переменились.
Теперь за столом сидели не разъяренные фурии, а ухоженные светские дамы. Ни единой помятости на пышных одеяниях, затейливые прически выглядели безупречными. Лала загадочно улыбалась, разглядывая книжные полки, а Ванда призывно мерцала ореховыми глазами из-за полураскрытого веера.
Идальго понимающе улыбнулся: «Вот оно, истинное женское колдовство!»
* * *
Похмелье – оно поражает всех, Иных и людей, от простых крестьян до королей. Вчера не обошлось двумя кувшинами красного риохского. За ним последовали другие, но сколько – он не смог припомнить. Ванда почему-то воздержалась от пьяного веселья, зато Лала и начальник погуляли на славу.
Сегодня с утра бывшая шувихани цыганского табора сняла головную боль и тошноту, но оставила без изменений сосущую пустоту в душе, поблекшие краски мира и мрачные мысли.
Инквизитор маленькими глотками втягивал горячий травяной отвар, приготовленный монахами, и с отвращением смотрел на два документа, лежащих перед ним на столе.
Оба появились сегодня ближе к вечеру и почти одновременно.
Сначала возник чопорный курьер из Праги и после множества формальностей вручил послание от Совета Инквизиции: свернутый рулоном лист добротной бумаги под защитой магической печати. Курьер заставил Сантану при нем снять защиту, прочесть, но, так и не получив ответа, наконец-то исчез.
Второй документ оказался маленьким и невзрачным. Собственно, на столе лежала всего лишь записка на лоскутке холстины величиной с ладонь. На нем простыми чернилами было коряво выведено: «Sapere aude!»
Это был условный знак.
Много лет назад Сантана поведал своему соратнику по Великой битве, тогда еще саамскому колдуну Алвису, историю о том, как попал в ряды новой власти. В первый же мирный день после сражения к нему подошел Высший маг, глава Светлых, и предложил вступить в ряды Инквизиции. Темный маг Сантана был весьма удивлен, и тогда Высший с улыбкой добавил: «Sapere aude!»
Решись быть мудрым!
И на следующий день, отбросив сомнения, благородный дон Сантана принял присягу и навсегда лишился свободы Темного. О чем потом неоднократно сожалел, погребенный под тяжестью дел. Но у человека чести нет другой судьбы, кроме как следовать правилам.
Какой из него вышел Инквизитор, Сантана не уяснил до сих пор. А с Алвисом они договорились, что этот девиз будет условным сигналом. Значит, саамский колдун, а ныне глава Дозора, стал обладателем сведений настолько важных, что их можно передать только при личной встрече. Никаких официальных бумаг.
Кусок холстины доставил боцман торгового судна, стоящего на приколе в порту Барселоны. Кряжистый дядька с обветренным лицом, найдя Инквизитора, содрал с головы шляпу, неуклюже поклонился и молча сунул ему в руку этот клочок. Корявый почерк в записке ясно давал понять, что основательный Алвис, аккуратист по натуре, сильно нервничал, когда выводил слова. Или был с похмелья. А может быть, и то и другое вместе.
Два документа – как два раската грома, ударивших одновременно с ясного неба. Было ощущение, что сонные будни кто-то пришпорил, и жизнь понеслась вскачь.
Нужно было срочно действовать.
Официальный приказ из Праги, написанный магическими чернилами и каллиграфическим почерком, требовал незамедлительного отбытия Сантаны и цыганки Лалы с инспекционной поездкой в Московию. Лала была нужна как знаток тамошних дел, а он, как ее куратор, был средством усиления.
Ситуация в далеких русских землях стремительно менялась. Инквизиция возлагала большие надежды на Бориса Годунова, нового правителя, который пытался наладить связи с Европой. Появилась надежда присмотреть за московскими Дозорами и восстановить над ними контроль.
Сантана с силой потер ладонями лицо, а потом с грохотом обрушил кулак на столешницу. Ну не верил он в благоприятный исход их с Лалой поездки! И дело было не в политике и не в русских Иных.
Что-то назревало, что-то на уровне Силы. Непонятное, а потому особенно тревожное. Идальго не умел читать линии судьбы, но мог улавливать малейшие изменения магического фона. Наверно, он испытывал ту же тревогу, что и птицы накануне землетрясения. Маг первого ранга Сантана не мог понять, откуда идут колебания Силы. Казалось, они приходят отовсюду.
Он не мог знать, что на другой стороне Земли, в краю антиподов ожил горный гигант Уайнапутина. Полвека назад в корневые породы этой каменной махины хтоник-осьминог Кракен влил столько активной Силы, что она сдвинула сроки извержения вулкана и многократно его усилила.
