Мама раз за разом терзала зажигание, движок надсадно кашлял, но заводиться отказывался. Мама ругалась и била ладонями по рулю и торпеде. Напуганный, ничего не соображающий Антон сжимался в слишком большом для него кресле. Логика кошмара в действии. Если что-то может пойти не так, оно пойдет не так, не сомневайтесь. Человек подспудно желает пройти страшный сон до конца – это и есть то пресловутое лаберинское погружение во тьму собственного разума с целью достижения некоего «рассвета». Именно поэтому так часто бывают похожи страшные сны разных людей. Ты долго бежишь, но медленно, и чудовище догоняет. Ты пытаешься взобраться повыше – и не можешь, хотя перед сном без труда подтянулся восемь раз. Спящий слепнет, глохнет, слабеет. Мелкими неприятностями кошмар забирает у него силы. Я видел это сотни раз, и мне стало скучно.
Я ускорил события, и вот тут-то и поджидал меня первый сюрприз. Точнее будет сказать, я попытался ускорить события. Но ничего не произошло. Жужжало несговорчивое зажигание, сквозь зубы материлась мама. Маленький, я начинал тихо всхлипывать. Я-большой глупо моргал, не понимая, что могло сломаться в знакомом отлаженном механизме осознанного сна. Давно не чувствовал себя таким беспомощным.
Взревел двигатель. Тут же вспыхнули фары, заиграло радио. Ослепленный, я прикрыл глаза рукой и услышал мамин крик. Не будь я на сто процентов уверен, что это невозможно, я бы поклялся, что она меня видит. Выпученные от ужаса глаза смотрели в мою сторону. Я даже обернулся, чтобы убедиться, что за моей спиной никто не стоит. Нет, никого, только стена какой-то старой хозяйственной постройки.
Колеса забуксовали, разбрасывая комья земли. Автомобиль повело. В салоне маленький Антон вцепился в торпеду белыми от напряжения пальцами. Мама отчаянно боролась с управлением, не сводя с меня вытаращенных глаз с расширенными зрачками. Она визжала, боже, как она визжала! Не переставая! Как будто ее рвали на части крючьями! Чудовищный звук отдавался в перепонках острой колющей болью.
Я пытался остановить это, правда. Раз за разом вызывал привычный маркер, но события продолжали развиваться своим чередом. Это очень, очень страшно, когда осознанность сновидения подводит. Со мной такое случилось впервые и, надеюсь, больше не случится никогда. Черт, да я даже не знал, что подобное возможно! Это… да, это как занос на обледенелой трассе, лучше сравнения не подобрать. Когда послушный автомобиль вдруг обретает собственную волю и, кружась, несет тебя на встречку, под бешено гудящие фуры, ты либо бросаешь управление, надеясь на авось, либо молишься, пытаясь войти в контролируемый занос.
Колеса все же нашли опору, и автомобиль сорвался с места. Время почти остановилось. Как в замедленной съемке я видел распахнутый в крике мамин рот. Огромные, точно блюдца, глаза шестилетнего себя. Раздавленные травинки, прилипшие к протекторам. Капли дождя, разбивающиеся о капот. Людей, невыносимо медленно бегущих от госпиталя.
Я успел отпрыгнуть в сторону, и кинопленка мира застрекотала с прежней скоростью. Автомобиль врезался в хлипкую постройку, сложив ее пополам. От удара маму швырнуло на руль. Маленький Антон свалился с кресла. Я подскочил, грязный, мокрый, закричал:
– Осторожно!
Я в самом деле волновался за них. Происходящее было дико и невероятно. Неосознанное сновидение, но в то же время и необычное. Черт-те что! Будто кто-то показывал мне фрагмент воспоминания, тщательно стертый из памяти. Зачем?..
Мама подняла окровавленное лицо. Красная струйка стекала со лба, пачкая волосы. Глаз нервно дергался. В салоне истошно рыдал маленький Антон. Мама посмотрела на него долгим внимательным взглядом и резко сдала назад, выводя машину из-под обломков. Не доверяя зеркалам, она перегнулась через спинку кресла и давила на газ что есть силы. Спешащие на помощь врачи прыснули в разные стороны, словно кегли, сбитые тяжелым шаром.
Прохрустев коробкой передач, машина взревела, бросаясь вперед. С каждой секундой набирая скорость, она мчалась, не разбирая дороги. Свет фар метался, когда машина подпрыгивала на кочках, разрезая темный мокрый лес желтыми клинками. Я построил траекторию движения и внутренне похолодел. Конечной точкой маршрута была толстая кряжистая береза. Мама и маленький Антон мчались к ней, а я был не в силах помешать этому.
В отчаянии я закричал, и мне показалось, что мама меня услышала. По крайней мере она повернула голову, глядя в мою сторону. Затуманенный взгляд блуждал, так что не могу поручиться, видела ли она меня. На изможденном лице застыло упрямое мстительное выражение, и я понял, что смертельный маршрут не случаен. Она видит дерево и едет к нему – в него! – намеренно!
За пару мгновений до столкновения я выбросил руку вперед в безнадежной попытке если не остановить, то хотя бы замедлить движение. И – о чудо! С ладони сорвался красный мячик, мой привычный маркер, дающий силу осознанного сновидения! К сожалению, ничего не изменилось, я по-прежнему не мог управлять реальностью. Зато мячик ударился в боковое стекло, и мама в испуге крутанула руль вправо. Только поэтому автомобиль не расплющило о дерево – ему лишь сильно примяло левый борт.
Больше всего досталось маме. Но куда сильнее я переживал о Светке, еще не рожденной Светке, чей мирок сейчас сотрясался от непостижимых ее маленькому разуму катаклизмов. Понимая, что сейчас ничем не смогу помочь, я, от волнения грызя ногти, дождался, пока подоспеют врачи и санитары. Старший бегал и орал сорванным голосом:
– Пацана! Пацана спасайте!
Дождь стекал по его волосам и бороде. Он напоминал мне молодого Степана Михайловича Лаберина. Вот как чудит порой подсознание. Надо будет рассказать старику, пусть объяснит это с точки зрения психоанализа.
С пацаном – то есть со мной – все было в порядке, и уже скоро дюжий санитар утащил его в госпиталь. Остальные бережно извлекли маму и уложили ее прямо на мокрую землю.
– Она не дышит! – склонившись над ней, заорал главврач. – Не дышит, черт возьми! В операционную, живо! Лариса, подготовьте все к кесареву! Бегом, бегом, бегом!
Перед тем как уйти, он вдруг посмотрел в мою сторону. Долго-долго сверлил меня взглядом, словно на самом деле видел. Но ведь этого не может быть, верно? Я обернулся и понял, что все это время мужчина смотрел на разрушенную машиной хозяйственную постройку. Я нервно хохотнул, а когда вновь посмотрел на главврача, тот уже торопился в госпиталь.
Я честно проводил их обратно, но на операцию оставаться не стал. Из сна вышел стандартно. Пробуждение далось легко, голова не болела, тревожность отсутствовала. Состояние, как говорится, удовлетворительное. Но легкое недоумение от произошедшего во сне осталось. Как же много мы еще не знаем о возможностях нашего мозга! Как много предстоит выяснить опытным путем! Пожалуй, пригляжусь к этой аномалии. Похоже, тут много пищи для размышлений.
Заметки на полях:
Спустя полгода, возвращаясь к этому случаю, могу сказать, что подобное и впрямь больше не повторялось. Этот отрезок превратился в самостоятельную сцену, которая отринула меня. Я могу просматривать ее, но не изменять.
