– Если я кошка, то дайте вас поцарапать, – отвечаю я, достаю два ножа с листовидными лезвиями и бросаю – они летят во всадников двумя сверкающими дугами.
Один промахивается, другой ударяется в доспех, но у меня появляется секунда, чтобы извлечь топор из дерева. Потом я отталкиваюсь и прыгаю с ветки на ветку; вокруг свистят стрелы, а я благодарю Призрака за все, чему он меня научил.
А потом мне в бедро вонзается стрела.
Не могу удержаться от крика боли. Преодолевая шок, двигаюсь дальше, но скорость уже не та. Следующая стрела вонзается в дерево так близко от моего бока, что только по счастливой случайности не задевает меня.
Даже в темноте они видят слишком хорошо. Гораздо лучше меня.
На их стороне все преимущества. Пока прячусь на дереве, представляю собой движущуюся мишень, но очень неуклюжую. Чем сильнее устану, чем больше потеряю крови, измучаюсь от боли, тем неповоротливее стану. Если не поменяю правила игры, я пропала.
Нужно уравнять шансы. Я должна сделать то, чего они не ожидают. Если не могу видеть, надо использовать другие чувства.
Набрав в легкие воздуха, забыв о боли и не обращая внимания на торчащую из ноги стрелу, сжимаю в руке топор, разбегаюсь и с завыванием прыгаю с ветки вниз.
Мои противники заворачивают коней, пытаясь увернуться от меня.
Попадаю топором в грудь одному из всадников. От удара доспех вдавливается внутрь. Это можно считать удачей, но мгновением позже я теряю равновесие. Оружие выпадает из руки, а я грохаюсь на землю, и от удара у меня вышибает дух. Немедленно откатываюсь подальше от бьющих копыт. В голове звенит, рана горит, но я вскакиваю на ноги. Ломаю древко стрелы, но наконечник при этом входит глубже в плоть.
Всадник, которого я ударила, безвольно свисает с седла, на его губах пузырится кровь.
Другой заходит сбоку, третий скачет прямо на меня. Это стрелок; пока он тянет руку к мечу, я вытаскиваю нож.
Шестеро на одного – гораздо лучший расклад, особенно когда четверо мнутся сзади, словно не до конца уверены, что тоже имеют право напасть.
– Достаточно свирепа для вас? – кричу я им.
Приближается всадник с серебристыми глазами, и я бросаю нож. В него не попадаю, но лезвие вонзается в бок лошади. Она встает на дыбы. Пока всадник пытается осадить ее, на меня устремляется другой. Хватаю топор, делаю глубокий вдох и собираюсь.
Костлявый конь смотрит на меня белыми, без зрачков, глазами. Он выглядит голодным.
Если погибну здесь из-за того, что не подготовилась лучше, проявила легкомыслие и не повесила меч за плечи, то буду очень недовольна собой.
Всадник летит на меня, я упираюсь ногами в землю, но не уверена, что смогу выдержать напор. В отчаянии решаюсь использовать другой прием.
Когда лошадь совсем рядом, бросаюсь на землю ей под ноги, подавляя инстинкт самосохранения и желание бежать от огромного животного. Лошадь прыгает через меня, а я поднимаю топор и рублю вверх. Кровь хлещет мне в лицо.
Тварь пробегает чуть дальше, потом падает со злобным и жалобным визгом, придавливая телом ногу наездника.
Вскакиваю на ноги, вытираю лицо как раз вовремя – вижу, что рыцарь с серебристыми глазами готовится напасть на меня. Ухмыляясь ему, поднимаю топор.
Всадник с янтарными глазами скачет к упавшему товарищу, зовет остальных. Рыцарь с серебристыми глазами откликается на зов, разворачивает коня и едет к своим сообщникам. Всадник, оказавшийся в ловушке, пытается выбраться; я вижу, как двое других вытаскивают его и сажают на другую лошадь. Потом все шестеро исчезают в ночи, но смеха я больше не слышу.
Выжидаю, опасаясь, что они могут вернуться, и боюсь, что из кустов выскочит что-нибудь похуже. Проходит несколько минут. Сейчас самые громкие звуки в лесу – мое прерывистое дыхание и шум крови в голове.
Дрожа и морщась от боли, пробираюсь через лес и натыкаюсь на своего скакуна, лежащего в траве. Его грызет конь убитого всадника. Замахиваюсь топором, и он уносится прочь. Только жизнь моей бедной лошадке уже не вернешь.
Поклажа с ее спины исчезла. Должно быть, свалилась во время скачки по лесу; одежда и арбалет пропали. Ножей у меня тоже не осталось, разбросаны по лесу, валяются в кустах. По крайней мере, Закат здесь, пристегнут к седлу. Скрюченными пальцами высвобождаю отцовский меч.
Используя его вместо клюки, тащусь к замку Мадока и во дворе смываю возле колонки кровь.
Внутри нахожу Ориану, сидящую у окна; она вышивает на пяльцах. Смотрит на меня своими розовыми глазами и даже не утруждает себя приветливой улыбкой, как это делают люди.
– Тарин наверху с Виви и ее подругой. Оук спит, Мадок размышляет. – Она осматривает меня с головы до ног. – Ты упала в озеро?
Киваю.
– Глупо, правда?
Ориана делает стежок. Направляюсь к лестнице, но не успеваю поставить ногу на первую ступень, как она заговаривает снова.
– Неужели будет так страшно, если Оук останется со мной в Фейриленде? – спрашивает она. Следует длинная пауза, потом до меня доносится ее шепот: – Не хочу потерять его любовь.
Ненавижу себя за то, что приходится повторять доводы, которые она уже знает:
– Придворные без конца будут лить яд в его уши, нашептывать, что он станет королем, если избавится от Кардана, а те, что верны Кардану, захотят устранить Оука. И это не говоря уже о самых больших угрозах. Пока жив Балекин, Оуку лучше находиться подальше от Фейриленда. Плюс есть еще Орлаг.
Ориана безрадостно кивает и отворачивается к окну.
Возможно, ей просто требуется виновник, тот негодяй, из-за которого Оук живет вдали от нее. Удачи ей – она и так меня не очень любит.
Однако я еще помню, что значит тоска по дому, в котором выросла, и по людям, которые тебя вырастили.
– Ты никогда не потеряешь его любовь, – говорю я, и голос мой звучит так же тихо. Знаю, Ориана слышит меня, но не оборачивается.
Превозмогая боль, поднимаюсь по лестнице. Я уже достигла лестничной площадки, когда из своего кабинета выходит Мадок и смотрит на меня. Нюхает воздух. Интересно, чует ли он кровь, текущую у меня по ноге, запахи грязи и студеной воды из колонки.
Холод пробирает до костей.
Вхожу в свою старую комнату и захлопываю дверь. Лезу в изголовье кровати и радуюсь, обнаружив, что у меня еще остался один нож, в чехле и слегка грязный. Чувствуя себя уверенней, оставляю его на месте.
Закусив губу, хромаю к старой ванне и сажусь на край. Потом разрезаю штаны и осматриваю обломок стрелы, торчащий из плоти. Древко изготовлено из ивы, запачкано пеплом. Мне удается разглядеть, что наконечник сделан из зазубренного рога.
Руки начинают трястись, и я осознаю, насколько быстро колотится сердце, как сильно кружится голова.
