Я вся дрожу. Кажется, сейчас рассыплюсь от дрожи.
Со своего места в центре процессии Орлаг начинает речь:
– Король Эльфхейма, как мы и договаривались, теперь, когда ты заплатил свою цену, я возвращаю тебе твоего сенешаля. Я доставила ее сюда в сопровождении нового посланника Подводного Королевства, Балекина из династии Зеленого Вереска, сына Элдреда, твоего брата. Надеемся, этот выбор понравится тебе, поскольку ему известны обычаи суши.
У Кардана непроницаемое лицо. Он не смотрит на брата. Взгляд его неотрывно устремлен на меня. Держится он с ледяным спокойствием.
Чувствую себя маленькой, униженной, беспомощной.
Смотрю вниз, потому что, если подниму глаза, сделаю какую-нибудь глупость. «Ты заплатил свою цену», – сказала Орлаг. Что он отдал за мое возвращение? Пытаюсь вспомнить свои приказания – заставляла ли я его делать нечто подобное.
– Ты обещала вернуть ее живой и здоровой, – говорит Кардан.
– Можешь видеть – так оно и есть, – отвечает Орлаг. – Моя дочь Никасия, Принцесса Морская, поможет ей сойти на землю своими собственными королевскими руками.
– Поможет ей? – спрашивает Кардан. – Она не должна нуждаться в помощи. Ты слишком долго держала ее в сырости и холоде.
– Может, она тебе больше не нужна, – говорит Орлаг. – Может, вместо нее ты захочешь что-нибудь другое, Король Эльфхейма.
– Я возьму ее, – отвечает Кардан властно и надменно. – И мой брат будет твоим посланником. Все будет так, как мы договорились. – Он кивает двум стражникам, которые заходят в воду, помогают мне спуститься и дойти до берега. Мне стыдно за подгибающиеся ноги, за слабость, за нелепое, совсем не подходящее случаю платье Орианы, которое я надевала на давно прошедший праздник.
– Мы еще не воюем, – произносит Орлаг. – Но и мира между нами пока нет. Теперь ты знаешь цену вызывающего поведения, король суши, так что хорошенько подумай над своим следующим шагом.
Рыцари ведут меня мимо королевской свиты. Ни Кардан, ни Мадок на меня не смотрят. Поодаль, среди деревьев, ждет карета; меня усаживают в нее.
Один из рыцарей снимает шлем. Это женщина, я видела ее раньше, но мы не знакомы.
– Генерал приказал отвезти тебя домой, – говорит она.
– Нет, – возражаю я. – Нужно ехать во дворец.
Женщина со мной не спорит, но и не соглашается.
– Я должна поступать согласно приказу.
И хотя понимаю, что надо бороться, что в другое время так бы и сделала, я уступаю. Позволяю ей захлопнуть дверцу кареты. Откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза.
Когда прихожу в себя, кони уже вздымают пыль перед замком Мадока. Рыцари открывают дверцу, Гнарбон осторожно вынимает меня из кареты; он делает это легко, как я могла бы сделать с Оуком. Сейчас я будто из прутиков и листьев, а не из плоти. Меня несут в мою старую спальную комнату.
Там ждет Таттерфелл. Она распускает мне волосы, снимает платье, уносит Закат и одевает в чистую одежду. Слуга приносит поднос с горячим чаем и блюдом оленины, истекающей кровью на тосты. Сажусь на ковер и ем, макая кусок хлеба с маслом в мясной сок.
Засыпаю прямо на ковре. Прихожу в себя оттого, что меня трясет Тарин.
Тупо смотрю на нее, с трудом поднимаясь на ноги.
– Я проснулась. Сколько я здесь провалялась?
Она качает головой:
– Таттерфелл говорит, что ты проспала весь день и всю ночь. Беспокоится, что у тебя какая-нибудь человеческая болезнь, потому и послала за мной. Идем, по крайней мере ляжешь в постель.
– Ты теперь замужем, – говорю я, внезапно вспомнив про это. Вместе с этим воспоминанием возвращаются и другие – Локк и всадники, серьги, которые я собиралась ей подарить. Все это кажется таким далеким, таким чужим.
Тарин кивает, прикладывает руку к моему лбу.
– Выглядишь как привидение. Но лихорадки, кажется, нет.
– Я в порядке. – Ложь слетает с моих губ привычно легко. Нужно попасть к Кардану и предупредить насчет Призрака. Нужно посетить Двор теней.
– Не упрямься, – просит Тарин, и в глазах у нее стоят слезы. – Ты исчезла в ночь моей свадьбы, и я до самого утра не знала, что ты ушла. Я так перепугалась. Когда Орлаг сообщила, что ты у них, Верховный Король и Мадок обвинили друг друга. Я представить себе не могла, что будет дальше. Каждое утро ходила к морю и глядела вниз, надеясь тебя увидеть. Просила всех русалок узнать, все ли у тебя хорошо, но ни одна не согласилась.
Пробую представить себе панику, охватившую сестру, и не могу.
– Похоже, они преодолели разногласия, – говорю я, вспоминая Кардана и Мадока рядом на берегу.
– Похоже на то. – Тарин морщится, а я пытаюсь улыбнуться.
Сестра помогает мне лечь в постель, подкладывает под спину подушки. Чувствую себя совершенно разбитой, больной, старой и смертной, как никогда.
– А Виви и Оук? – спрашиваю я. – У них все хорошо?
– Прекрасно, – отвечает Тарин. – Вместе с Хизер, которая, похоже, пережила визит в Фейриленд без больших потрясений, вернулись домой.
– Она была зачарована, – напоминаю сестре.
На мгновение ее лицо, что случается нечасто, искажает злость.
– Виви не должна была так поступать, – говорит Тарин.
Чувствую облегчение от того, что не я одна так думаю.
– Сколько я отсутствовала?
– Чуть больше месяца, – отвечает она, и этот срок кажется невероятно коротким. Мне представлялось, что я провела на дне моря сотню лет.
Получается, из обещанного Карданом года и одного дня прошло больше половины. Откидываюсь на подушки и закрываю глаза.
– Помоги мне встать, – прошу я сестру.
Она качает головой:
– Пусть лучше с кухни принесут побольше супа.
Уговорить меня нетрудно. Взамен Тарин помогает надеть одежду, которая раньше была тесновата, а теперь висит, как на вешалке. Она не уходит, а кормит меня с ложки похлебкой.
Собравшись уходить, сестра задирает юбку и достает из пристегнутого к подвязке чехла охотничий нож. Не зря же мы выросли в одном доме.
Она кладет нож на покрывала вместе с оберегами, которые достает из кармана.
– Вот. Возьми их. Знаю, что с ними ты будешь чувствовать себя уверенней. Но ты должна отдохнуть. Дай слово, что не сделаешь ничего опрометчивого.
– Я едва стою на ногах.
Тарин строго смотрит на меня.
– Ничего опрометчивого, – обещаю я.
Перед уходом сестра обнимает меня, и я задерживаю ее в объятиях чуть дольше обычного, вбирая запахи человеческой кожи и пота. Не океана, не сосновых иголок, не крови и не тех цветов, что распускаются по ночам.
