– Нас нет, – сказала Анжела. – В том-то и беда, что нас нет. Никого. Мы себе живем, хотим чего-то… Но каждый знает, что его нет. Соник… то есть Самсон… это понимал очень остро. Человек может быть, только если половина человечества помнит его через сто лет после его смерти. Ненавидит, например. Или читает его имя на кассетах и дисках. Или на корешках книг. При этом сами книги можно и не читать. Достаточно корешков… только их должно быть много.
Влад осушил бокал. Оглянулся в поисках очередного блуждающего по залу подноса; некрасивая молодая женщина, вооруженная микрофоном, приступила к нему, как таран к воротам крепости:
– Господин Палий! Газета «Мир сегодня»… как вы отнеслись к тому, что сюжет фильма, который мы сегодня видели, значительно изменен по сравнению с…
– Прошу прощения, – сказал Влад. – Завтра в двенадцать пресс-конференция, где я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.
И с вежливой улыбкой отвернулся.
– Соник совершенно уверен был, что он будет, – сказала Анжела. – Что половина человечества будет листать альбомы с репродукциями… Это сознание помогало ему жить. Если бы он знал, бедняга, что его работы сгниют в каком-нибудь запаснике…
– Их выставляют, – сказал Влад. – Я проходил мимо музея недели две назад… И зашел, специально чтобы проверить. Их выставляют.
– Соник выбрал сложный способ, – сказала Анжела, не слушая его. – Самый простой способ – наделать людям много неприятностей. Вот я бы хотела… удивительное дело. Я могла бы привязать к себе половину человечества, до смерти привязать…
– Не могла бы, – сказал Влад.
– Прошу наполнить бокалы, – сказал усиленный микрофоном голос. – Господин Палий… О, я вас не вижу… Будьте добры, сейчас ваше слово, прошу вас…
Влад осторожно пробрался между нагими спинами чьих-то спутниц. Ему снова сунули микрофон, и он повторил приблизительно то же, что уже говорил со сцены. Ему похлопали; вечеринка набирала обороты. Люди самозабвенно общались и потихоньку пьянели.
– Не могла бы, – повторил Влад, вернувшись к Анжеле. – Узы – не для толпы. Вот сейчас мы в толпе… И мы почти безопасны. Пока не пообщаемся с кем-либо лично, близко, интимно. А говорить со сцены, как я рад всех видеть, я могу хоть каждый вторник – привязывание если и происходит, то медленно, очень медленно. Жизни не хватит…
Седоватый крепкий мужчина, более похожий на конферансье, нежели на газетчика, деликатно кашлянул за Владовым плечом. На первый взгляд он был совершенно безоружен – но Влад уверен был, что дорогой диктофон спрятался в кармане щегольского пиджака.
– Господи Палий, разрешите представиться…
Он назвал имя хорошо знакомое, стоящее под многими зубастыми рецензиями, авторитетное и звонкое; Влад вежливо улыбнулся:
– Рад знакомству… К сожалению, мы с женой уже уходим. Надеюсь увидеться завтра, на пресс-конференции?
– Очень жаль, – сказал седоватый, – мне хотелось бы именно сегодня… Именно сегодня ночью я собирался писать рецензию…
– Увы, – Влад развел руками. – Увы, я уже сказал, все, что мог – когда написал книгу… Добавить что-либо у меня вряд ли получится. Всего хорошего…
Взяв Анжелу за руку, Влад мягко потащил ее сквозь толпу. Уже на лестнице, в десяти шагах от машины, им наперерез метнулась незнакомая женщина:
– Господин Палий! Влад!
Он вынужден был остановиться. На секунду сделалось страшно – ему померещилось, что это кто-то из мимолетных его любовниц.
– Вы меня помните? – говорила женщина, улыбаясь. И Влад понял – нет, не любовница. Поклонница; он едва сдержал облегченный вздох.
– К сожалению, нет, – сказал он вежливо. – Мы где-то виделись прежде?
Женщина растерялась:
– Ну конечно… Мы когда-то вместе поступали в театральный институт… Меня зовут Агния… Мы встретились в поезде…
Агния. Теперь он узнал ее; теперь ему показалось удивительным, как это можно было ее сразу не узнать.
Интересно, а что случилось бы, не сведи их тогда, в поезде, судьба? Он не поехал бы в столицу? И, может быть, родители Димки Шило сумели бы его разыскать?
И Димка жил бы до сих пор – и ненавидел Влада, своего хозяина?
– Очень приятно, – сказал Влад Агнии. Та смотрела, явно чего-то ожидая: объятий? Приглашения в гости? Чего?
– Нам пора, – ласково напомнила Анжела.
– Очень приятно, – повторил Влад. – Удачи… Всяческих успехов.
И, влекомый теперь уже Анжелой, обогнул женщину на ступеньках и нырнул в раскрытую дверцу такси.
– Это что еще за явление? – строго спросила Анжела, когда машина тронулась.
– Это явление из далекой юности, – глухо сказал Влад. – Почти призрак.
– Вы действительно вместе поступали? В театральный? Ты хотел быть артистом? Ты?
Влад усмехнулся:
– Не стоит об этом говорить.
– Она была твоя первая любовь?
– Мы почти не были знакомы. Ты видишь, я даже не узнал ее…
Оба замолчали.
Шел дождь. Капли скатывались с ветрового стекла, сметаемые «дворниками».
– Ты забыл ее… Все мы похожи на медуз, которые ползут по стеклу, – сказала Анжела. – Равномерная студенистая масса. Медузе нелегко оставить по себе стойкий след, в особенности на стекле. Нас нет. Но каждому хочется быть. Поэтому люди психуют, мечутся, сходят с ума… Убивают.
– По-моему, ты сильно преувеличиваешь, – сказал Влад.
– Ты не знал Соника, – печально возразила Анжела. – Его нет. И уже не будет. Бедный Соник.
– Художники и поэты – особый народ, – сказал Влад.
– Как и детские писатели, – парировала Анжела. – Нет, серьезно, мне понравилось это кино… Ты уже почти есть, Влад. Уже почти есть. А меня… меня – нет.
– Но я же вижу тебя, – сказал Влад. – Ты мне интересна…
Анжела вздохнула:
– Наверное, мне придется этим довольствоваться.
– Ты меня обижаешь, – сказал Влад.
– Прости, – Анжела протерла запотевшее стекло. – Что-то у меня настроение сегодня… странное. Наверное, весь этот шум виноват. Шум, треск, ля-ля… Эта твоя приятельница… Их нет. Никого. Ты – почти есть.
– А ты хотела быть повелительницей мира? – спросил Влад, разглядывая ее профиль на фоне мокрого, дробящего ночной свет стекла.
Анжела искоса не наго взглянула:
– А тебе не приходило в голову, что все, кто есть, кого помнит половина ныне живущих людей… Или даже все… Что это были… такие, как мы? Что они могли… умели… понимаешь?
– Нет, – сказал Влад, подумав. – Это невозможно. Почитай любую биографию любого полководца… или президента… Совсем другой механизм.
