Эту ночь они провели вместе. Анжела много пила за ужином, она прекрасно понимала, что отвертеться от постели не удастся, да и не нужно. Ей хотелось опьянеть.
Забыться не получалось. Каждую секунду их близости она зафиксировала в таких ярких деталях и образах, что даже теперь, спустя восемь лет, отлично их помнит. И это объяснимо: во-первых, она почти два года не спала с мужчиной. А во-вторых, акт любви бродячей женщины и богатого подростка носил глубокое символическое значение. Анжела ясно представляла себе, как на этом голеньком тощем мальчике защелкивается неснимаемый ошейник.
Узы любят физическую близость. Анжела ласкала бодрого, упругого, по-щенячьи ласкового подростка – и при этом расчетливо привязывала его.
…А Ярик был счастлив! Он думал, что наконец-то затащив Анжелу в постель, познает некую тайну, которой она подманила его тогда на пляже. Однако ночь закончилась, а тайна осталась. Обычно с подружками Ярика бывало наоборот – утром хватало эмоций только на вялое «ну, будь здорова».
Может быть, все дело в том, что он был младше Анжелы на восемь лет? Ему было шестнадцать, и он учился в школе, вернее, переживал последние в жизни каникулы. В его распоряжении была большая пятикомнатная квартира в комплекте с поваром и домработницей.
В этой-то квартире и поселилась взрослая подружка богатенького юнца.
* * *
– Ты же знал про этого Ярика, – сказала Анжела через силу.
Влад кивнул:
– Знал, но только факты. Вы поженились, прожили какое-то время…
– Девять месяцев. Все равно как ребенка выносить.
Анжела замолчала. Влад молчал тоже. За окнами сгущались сумерки.
– Я его жалела, – сказала Анжела. – Какой-то он был… Маленький, жалкий… и вместе с тем страшно много о себе мнил. Родители его толком не любили, с младенчества по нянькам… И куча денег. И вечно оскорбленное достоинство. Мне снилось… несколько раз. Повторяющаяся жуть…
Она запнулась.
– Если не хочешь, не рассказывай, – предложил Влад.
Анжела перевела дыхание:
– Мне снилось, что я захожу в большой зал… Просто огромный… А посреди зала стоит стол. А на столе – именинный пирог. С мясом. Именинный – с мясом… И я начинаю есть. Помню вкус этого мяса, вроде как нежная такая говядина, вымоченная в вине… И все на меня смотрят. И я понимаю, что это пирог из… из… Ярика…
Анжела резко поднесла ладонь ко рту. Удержалась, справилась с тошнотой. Затравленно посмотрела на Влада:
– Вот так. Ты понял?
Влад сел рядом и обнял ее за плечи:
– Понял. Успокойся.
– Я его терпеть не могла, – сказала Анжела. – Сперва еще жалела… Но он такой сволочью оказался! Такой… как… неспособный по человечески чувствовать. Понимать. Пустой. Потому-то он не умер, когда… представляешь! Он единственный не умер. Он рехнулся. Но ему-то все равно. Вернее, ему так даже лучше. Говорили, он теперь совершенно счастлив… Почему ты меня слушаешь? Я обзываю сволочью человека, которого привязала к себе, чтобы вкусно пожрать… Которому отдалась за миску супа…
Влад молчал.
В купе было почти темно.
Глава семнадцатая
Депрессия
* * *
Репортеры, внезапные друзья, просто поклонники – равноправны перед узами. Сегодня с тобой пьют шампанское одни обожатели, завтра совсем другие; ты каждый день в толпе – и ты восхитительно одинок.
Влад с Анжелой мотались по городам и странам, жили в отелях и санаториях, палатках, бунгало, дворцах и многоэтажках, всюду были принимаемы на ура, всюду были любимы и окружены заботой – стоило ли удивляться, что за последние три-четыре месяца Влад не написал ни строчки?
Ему предлагали проект за проектом, ему подсовывали контракты на сладких как мед условиях. Он вошел в моду, как гвоздь в древесину; каждый день в его электронном почтовом ящике (реального ящика, с замочком и почтальоном, Влад давно не держал) собирались десятки писем. Деловых. Поздравительных. Поклонничьих.
От Анны за все время, прошедшее после их встречи, пришло одно только письмо. Все в порядке, дети гордятся книжкой с автографом автора, уморили белой завистью всех друзей и подруг. Анна рада Владовым успехам. Желает удачи. Все.
Влад отослал Анне аккуратный радушный ответ. Прочие письма, законченные и недописанные, обдуманные и случайные – остались в его компьютере навсегда.
Тем временем толпы детей и взрослых штурмовали кинотеатры ради радости увидеть Гран-Грэма на экране. Романы переводились на все новые и новые языки, и Владова слава ползла по земному шару, как червяк по яблоку. Налегали журналисты, вооруженные улыбками и микрофонами. Вспыхивали фотовспышки, и лезли под руку книги, снова и снова взыскующие автографов…
– Ты по-глупому упускаешь шанс, – однажды сказала задумчивая Анжела.
В последнее время задумчивость была обычным ее состоянием. Дни напролет – в перерывах между перелетами, банкетами и презентациями – она посвящала чтению. Особенно часто Влад замечал в ее руках мемуары и жизнеописания великих.
– Ты по-глупому упускаешь шанс…
Повисла пауза.
– То есть? – спросил Влад, когда понял, что без наводящего вопроса Анжела дальше не двинется.
Анжела вздохнула:
– Видишь ли… Тебе никогда не хотелось изменить мир?
Влад не нашел ничего лучшего, кроме как тупо отозваться:
– А я его изменяю…
Анжела хихикнула:
– Ага… То есть мир делается добрее оттого, что читает книжки про Гран-Грэма. Да?
– Да, – сказал Влад с вызовом. – В том числе.
– Что-то незаметно, – скептически хмыкнула Анжела. – Как там новости… с последней войны?
Влад нахмурился:
– Можешь сказать, чего ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты на секунду вышел из мира троллей и эльфов и чуть-чуть задумался. О будущем, например.
– О чьем будущем?
– А у нас оно общее.
– Наше будущее обеспечено как нельзя лучше, – жестко сказал Влад.
– То есть ты полностью удовлетворен. Это все, чего ты хотел. Автографы, интервью, визжащие ребятишки…
Влад решил помолчать. В третий раз спрашивать у Анжелы, чего она хочет и куда клонит, было бессмысленно. Она затеяла этот разговор – значит, рано или поздно дойдет-таки до сути.
Анжела поняла, что он не ответит. Усмехнулась:
– Ты никогда не задумывался о том, что узы могут быть не только проклятием… и не только оружием… но и орудием для преобразования мира? Для перемены к лучшему? И сколько их было, таких как мы – в истории?
Она расхаживала по комнате, одно за другим называя имена, известные каждому школьнику. От самых великих, священных имен, лежащих в основании мировых религий – до имен обыкновенных диктаторов, малорослых узурпаторов, прославленных президентов.
