Захотела быть Человеком…
Лично у меня, когда я начинал как бродяга Большой, получился несколько иной путь к сверхсущностям.
Я попал сразу в ЗОНУ, сплетенную из нитей, составленную из граней множества локальных «соплеменниц» ЕЕ. Изначально я еще не ведал иных Зон и пытался выпрыгнуть из адской паутины, в которую оказался втянут. Мультисверхсущность обратила на меня и мою спутницу внимание и начала придерживать, хватать за локти, ставить подножки. Не желая выпускать, но и не убивая.
Я тогда осознал, за что именно в одночасье можно попасть в ту вселенскую «выгребную яму». Запредельный грех, перевесивший чашу весов, делает души лакомыми для НЕЕ кусками дерьма. И еще понял, что все человечество тоже может оказаться выброшенным на помойку. Люди допрыгаются. Рэй Брэдбери при всей его гениальности даже не смог бы представить, до чего докатится мир людей, которые слово «философия» станут воспринимать как ругательное. Жечь книги – самое безобидное из всего, что они способны натворить. На порядок страшнее, если они эти же книги превратят в инструмент оболванивания. Что и начало происходить, да не просто семимильными шагами, а прыжками.
ЗОНА никого не выпускала, только втягивала. Но попавшие внутрь адской круговерти были одержимы идеей убраться вон. Некоторым это удавалось вопреки зонной воле. И никто из выпрыгнувших не возвращался.
Только я. Когда меня позвал обратно Несси. Он предложил кое-что совершить, чтобы человечество не превратилось окончательно в кучу дерьма, которому только и место в… понятно, внутри чего.
Ведь Мегазона меня отпустила, только когда я познал истинную любовь, изменился, жертвовал ради других, искупил свой запредельный грех. Стал чужеродным элементом для «вселенской помойки». Способным на самопожертвование.
Только познав сам, не понаслышке, что такое истинная Любовь, человек становится полноценным Человеком.
Во мне зажегся иной огонь, опасный для окружающего бесчеловечного ада.
Потом я передал красную искру Вампиру, отправляющемуся в партизанскую ходку по вражеским тылам. Ему с боевой задачей без жертвенной любви невозможно было бы справиться.
Он справился.
* * *
…У каждого человека в памяти образуется склад экспонатов. Кто-то накапливает восковой музей, паноптикум уродов, а у кого-то – Зал славы.
Как у меня. Мою коллекцию памяти подкрепляют еще и материальные экспонаты. В некоторых схронах у меня припрятаны бесценные артефакты, так сказать. «Орлы пустыни», целехонькие, да, те самые. Ложка. (Я помню, как она появилась, и подозреваю, что еще не сыграла свою роль.) Рекордер Шунта, роскошное напоминание о превратившейся в миф Черноте… Подарок лесавки, к ней был подключен шрамированный Несси-копия. Напоминание о пути к звездам, по которому мог, но не рискнул уйти Феникс. Распятие шотландца, которое тот бросил Нику, после чего у тезки в привычку вошло чертыхаться… Эх, тезка, где же ты?.. Единственный, о ком я ничего не знаю. Мы же тезки с Лучом в общем-то. Хотя и с Антеем тоже. И однофамильцы в некоторых реальностях. Что тут еще скажешь, хитро сплетены наши дороги
[16].
Ностальгия по ушедшим смертникам, из списка которых не вычеркнуто и мое настоящее имя. Вот как я называю свое состояние, когда вижу что-нибудь из оставшихся вещей.
* * *
…В моей памяти есть табу. Запретная тема, которую стараюсь не затрагивать.
Я запрещал себе разыскать Маленькую в тот период, когда она вернулась в Большой мир ее родной реальности. Еще перед тем, как была призвана Антеем в спецотряд.
Едва справился я с соблазном найти и встретиться с Натачей, чтобы сказать ей, дескать, вот видишь, все, что я говорил тебе о любви, оказалось правдой, а ты мне не поверила…
Во время общего собрания в лунном ангаре я тщательно избегал ее.
Чтобы она не узнала, что и я призван тоже.
С любимыми нельзя расставаться. Но если дороги разошлись, потом даже не стоит пытаться наверстать. Луч и Шутка в ангаре все-таки встретились и поговорили, однако они-то умудренные и понимали, что в ту же реку дважды не войти. Простили друг дружку за разлуку и ушли на войну. Точнее, ушла Шутка, а Луч задержался, чтобы убить лунную Зону. Что случилось со всеми нами дальше, известно.
Я не такой мудрый, но удержаться от разговора-реванша с Маленькой сумел…
Мне забот хватило по макушку и выше.
Антей предвидел, что наиболее эффективен я буду в сольной партии, предполагал то, что я самовольно задержусь в ангаре на Луне, и вписал меня в общую «партитуру» стратегии именно как исполнителя той задачи, которую в итоге мне и довелось решать.
По большому счету, это его благодарность за доставленное мной по адресу в дачном поселке «Путеец», на улицу Цветочную, 60, письмо Сержанта.
Для человека, заслужившего имя Антей, как никто иной из реально живших, ключевого исполнителя, звездами, судьбой, богами, вселенским мирозданием (нужное подчеркнуть?) назначенного спасти человечество, в тот час невероятно важно было передать с оказией весточку его родным, папе и маме…
Даже если человек сделал главный выбор и выполняет глобальную миссию, готовясь стать пресловутой точкой опоры для рычага, способного перевернуть мир… для секунды вселенского счастья ему нужно одно-единственное, так мало и так много. Понимать, что в жизни были или есть люди, которых он любит и которые любят его. Помнят и ждут.
Да, воистину «человеческая жизнь – как обрывок праздничной ленты, зацепившийся за прутья или сетку ограды, забора, за которым на площади бурлит толпа, сверкают краски, переплетаются голоса и музыка. Трепещет, вьется, шевелится ленточка под напором ветра, и пока она цепляется, кажется, что существует, движется, что она – ЕСТЬ. Но вот сорвалась и улетела, и канула в историю, и поминай как звали, и…».
В том-то и дело – если хоть кто-нибудь успел заметить, как ленточка вилась, хотя бы краем глаза уловить шевеление и трепет, то у нее есть шанс сохраниться в памяти наблюдателя. Пускай хоть на мгновение.
Но и секунда времени – на целую вечность больше, чем никогда…
Контрабандой сумев вынести письмо родителям из адской Зоны, я подарил Антею, тогда Сержанту, секунду истинного счастья. Он ведь оставался человеком до самого финала. Сущностью слабейшей и сильнейшей одновременно из всех космических сил, участвовавших в той войне.
* * *
…Андрей распластался на жирной податливой глине, смешанной с осколками кирпичей и асфальтовой крошкой.
Он будто вжимался в землю, стремясь углубиться под ее защиту, спастись от пули, которая прилетит сверху, чтобы принести смерть и ему тоже. Его напарники, оба, также лежали, сваленные наземь смертельными выстрелами, но в отличие от них он еще живой.
Два выстрела лишили его проводников. Третий должен был достаться ему, ведомому, но почему-то не случился. Пауза тянулась, убивая не тело, но разум. Ожидание придавливало не хуже могильной плиты, Андрей лежал мордой в землю, и каждый вдох казался тянущимся вечность…
