Ким хмыкнул, представив себя в роли мальчика для битья.
– Я не стану тебя утомлять, – сказал Алекс. – Так… поговорить.
– Ну, пойдём, – сказал Ким. – Поддаваться не буду, учти…
* * *
Это пространство было специально устроено для движения. Здесь летали и ползали, растягивались, прыгали, плавали в невесомости, погружались на глубины и играли в мяч; Ким впервые обратил внимание, как много вокруг стариков старше семидесяти. И с каким удовольствием они носятся по «волшебному замку» – игровой дистанции с преодолением препятствий…
Пятидесятишестилетний Алекс в чёрном облипающем комбинезоне играл мышцами, крутил сальто и, между прочим, встретил Кима подчёркнуто агрессивно; это был своего рода ритуал. Одним из самых крупных подпространств тренажерки был «колизей», место для схваток и поединков всех степеней сложности – начиная от простой борьбы на ковре и заканчивая боем на инерционных «волчках», на узкой перекладине, над голографической пропастью. А почему нет, подумал Ким. Здоровая злость тонизирует… К тому же, я легко его сделаю, хоть он и на шесть лет младше.
Весили они примерно одинаково. Разница в росте не была существенна. Оба были упрямы, но Алекс, пожалуй, имел куда больший запас свирепости. Киму не удавалось довести до конца ни одного приёма: реакцией Алекс был подобен змее.
– У меня сегодня день рожденья, – сказал Алекс, в очередной раз уходя из-под атаки.
– Что?!
Ким на секунду потерял бдительность. Захват; к счастью, Алексу не удалось провести приём чисто.
– А… какое сегодня число?
– Какое число, какой день, какой месяц… для тебя нет разницы, потому что Виталька все эти недели моргает. Ты спрашиваешь Пандема, что он делает – а он моргает, вот уже целый месяц… Ап!
Ким уклонился. Стряхнул с себя Алекса, но и сам упал; ковёр был синтетический, чёрный, как космос.
– А что же ты молчал? – спросил Ким у ковра.
– А я и говорю… Это условности, ты не заметил? Когда дети хотят устроить себе праздник – они не ждут даты, они зовут друзей на какой-нибудь день клопа, или день первого одуванчика, или что-то в этом роде… А через месяц зовут уже других друзей, таких же хороших, на день первой синицы, например…
– Хватить трепаться, – Кимова здоровая злость куда-то ушла. Осталось одно раздражение.
– Время не имеет значения, – тихо сказал его вечный оппонент. – Жизнь бесконечна… так кажется. Ты знаешь, у меня новая работа.
– Почему же ты…
– Я координатор. Человеческий диспетчер. Маленький узелок во всепланетной координационной сетке… Ким.
– Да?
– Ты ведь уже понял, что именно готовит Пандем?
Безвременье
Пролог
Джеми с Лёшкой играли в «топ» – шарили по окрестностям «крупной камерой», подглядывали реалку как она есть, поначалу ничего интересного в поле зрения не попадало, к тому же, на многих окнах стояли заглушки от чужого любопытства, они уже хотели свёртываться и идти кататься на Трассу – когда вдруг увидели этого парня, он стоял на летающей платформе и смотрел вниз, и в лице его было что-то такое, что Джеми, бывший в тот момент оператором, задержал на нём кадр.
– Эй, – сказал он парню, парень повертел головой, не понимая, откуда голос, потом догадался, что попал в «крупную камеру», и помахал рукой.
– Ты чего? – спросил у парня Лёшка из-за Джеминой спины.
Парень показал пальцем вниз. Джеми, помнится, ещё подумал, что у него какая-то машинка для летания и что он просто так развлекается.
– Ну, давай, – сказал Джеми, и парень шагнул – просто шагнул – в воздух. Джеми думал, что он немного повисит, как это бывает в мультах, и, может быть, подрыгает в воздухе ногами – но парень сразу же ухнул вниз, сломал пару веток на большой берёзе и скрылся под кронами – камера никак не могла туда заглянуть. Через минуту вылезла строчка в новостях – «Новое самоубийство в районе западной станции», и показали тело парня, неподвижно лежащее на земле…
Лёшка оттеснил Джеми и долго, долго разглядывал мертвеца во всех ракурсах.
– Я тоже, – сказал наконец.
– Что? – удивился Джеми.
– Я тоже так хочу, – сказал Лёшка.
– Это, наверное, больно, – предположил Джеми.
– А я вколю себе анальгетик, – сказал Лёшка.
– А потом?
– Что потом?
– Ну, ты уже будешь мёртвый?
– Ну и что? – спросил, подумав, Лёшка, и Джеми не нашёлся, что ему возразить. К тому же, ему было любопытно – он никогда в реалке не видел, как умирают. Раньше, при Пандеме, умирали только старики, да ещё экстремалы в Красном слое, но Джеми был слишком ленив, чтобы путешествовать по слоям – для развлечения ему хватало игрушек да «крупной камеры»…
А теперь можно и в реалке умирать сколько хочешь. Жаль, что только один раз; правда, самому Джеми пока не хотелось – но почему бы не посмотреть, как это сделает Лёшка?
Рядом с Лёшкиным домом была старая мачта – иногда по вечерам на ней устраивали театр теней. На башне был источник света, а кругом нагоняли облака, и они служили экраном, только Джеми не любил эти представления – слишком непохоже на реалку…
Днём на мачте никого не было. Джеми и Лёшка поднялись на лифте; потом Джеми сообразил, что самое интересное будет внизу, а не наверху. Он спустился и на всякий случай отошёл подальше – чтобы Лёшка не свалился ему прямо на голову; получилось, что Лёшка упал даже слишком далеко. Джеми услышал только треск мелких веточек, а потом такой звук, как будто переломили самую толстую и сочную ветку.
Джеми побежал на звук. Лёшка лежал на спине и как-то странно подёргивался; изо рта его толстой струйкой текла кровь, как в игрушке, и пенилась тоже очень натурально, но больше всего поразило Джеми то, что глаза у Лёшки смотрели в разные стороны, один вправо и вверх, другой влево и вниз. Уж как много игрушек прошёл в своей жизни Джеми – а такого эффекта не видел ни на одном виртуальном трупе. Наверное, создатели убивалок в реале никогда не видели мертвеца…
Джеми смотрел на Лёшку минуты полторы. А потом приехали люди из этой их гребаной координации; в новостях уже тридцать две секунды висела новая строчка: «Самоубийство в районе старой телевышки»…
Джеми отошёл в сторону, помочился на кучу старой листвы и запросил инфу о всех самоубийствах и несчастных случаях за последнюю неделю.
…Единственный недостаток – слишком быстро. И только одинажды. А в виртуалке он попросил бы Лёшку прыгнуть ещё раз…
Глава двадцать девятая
Розовая «двойка» без имени вышла из-под контроля Трассы, перешла на ручное управление и увеличила скорость почти вдвое. Трасса едва успевала расчищать перед ней дорогу (а поток был плотный), отбрасывая к обочинам прочие, управляемые снаружи машины; раздвинуть собственные границы Трасса, увы, не могла. На повороте «двойка» проехалась бортом по ограждению, оставляя на нём лохмотья-плёночки розовой краски, и сбила с ног одинокого пешехода, по несчастной случайности оказавшегося в этот момент на обочине.
