Горчинский молчал по-прежнему.
– Вы никогда прежде не замечали у Комлина способности быстро считать в уме? Я имею в виду – до того, как он показывал вам свои фокусы.
– Нет, – сказал Горчинский, – не замечал. Ничего подобного не замечал. Теперь вы знаете все, что знаю я. Да. Андрей Андреевич делал опыты над собой. Испытывал на себе нейтринную иглу-луч. Да, полоснул себя бритвой по руке… Хотел проверить на себе, как нейтринная игла заживляет раны. Не вышло… тогда. И он вел параллельно какую-то работу втайне от всех. От меня тоже. Что за работа, не знаю. Знаю только, что она связана с нейтринным облучением. Все.
– Кто-нибудь, кроме вас, знал об этом? – спросил инспектор.
– Нет. Никто не знал.
– И вы не знаете, какие эксперименты производил Комлин без вашего участия?
– Нет.
– Вы свободны, – сказал инспектор. – Можете идти.
Горчинский поднялся и, не поднимая глаз, повернулся к выходу. Инспектор глядел на его затылок. На затылке белели проплешины – не одна, а именно две, как и показалось ему в самом начале.
Директор смотрел в окно. Низко над площадью повис небольшой вертолет. Сверкая ртутным серебром фюзеляжа и тихонько покачиваясь, он принялся медленно поворачиваться вокруг оси. Сел. Откинулась дверца, из нее вылез пилот в сером комбинезоне, легко спрыгнул на асфальт и пошел к зданию института, на ходу раскуривая папироску. Директор узнал вертолет инспектора. «На заправку ходил», – рассеянно подумал он.
Инспектор спросил:
– А не ведет нейтринная акупунктура к поражению психики?
– Вряд ли, – ответил директор. – Комлин утверждает, что не ведет.
Инспектор откинулся на спинку кресла и стал глядеть в матово-белый потолок.
Директор сказал негромко:
– Горчинский уже не сможет работать сегодня. Напрасно вы так…
– Нет, – возразил инспектор, – не напрасно. И простите, товарищ Леман, вы меня удивляете. Сколько, по-вашему, у нормального человека может быть лысин? И эти шрамы на руках… До-остойный ученичок Комлина.
– Люди любят свое дело, – сказал директор.
Несколько секунд инспектор молча глядел на директора, катая на скулах желваки.
– Плохо они его любят, – сказал он, – по старинке любят, товарищ Леман. И вы их, этих людей, плохо любите. Мы богаты. Самая богатая страна в мире. Мы даем вам любую аппаратуру, любых подопытных животных, в любом количестве. Работайте, исследуйте, экспериментируйте… Так почему же вы так легкомысленно транжирите людей? Кто вам позволил так относиться к человеческой жизни?
– Я…
– Почему вы не выполняете постановления Президиума Верховного Совета? Когда наконец прекратится это безобразие?
– Это первый случай в нашем институте, – сердито сказал директор.
Инспектор покачал головой.
– В вашем институте… А в других институтах? А на предприятиях? Комлин – это восьмой случай за последние полгода. Варварство! Варварский героизм! Лезут в автоматические ракеты, в автобатискафы, в атомные реакторы на критических режимах… – Он с трудом усмехнулся. – Ищут кратчайшие пути к истине, к победе над природой. И нередко гибнут. И вот ваш Комлин – восьмой. Разве это допустимо, профессор Леман?
Директор упрямо насупился.
– Бывают обстоятельства, когда это неизбежно. Вспомните о врачах, прививавших себе холеру и чуму.
– Эти мне исторические аналогии… Вспомните, в какое время мы живем!
Они помолчали. Близился вечер, в дальних от окон углах кабинета росли прозрачные серые тени.
– Между прочим, – сказал вдруг директор, не глядя на собеседника, – я распорядился вскрыть сейф Комлина. Мне принесли его рабочие записи. Думаю, вам тоже будет интересно ознакомиться с ними.
– Разумеется, – сказал инспектор.
– Только, – директор слабо улыбнулся, – в них слишком много… м-м… специального. Я мельком проглядел кое-что и боюсь, вам будет трудно. Я возьму их на сегодняшний вечер к себе и, если хотите, попытаюсь составить для вас конспект…
Инспектор откровенно обрадовался.
– Только не возлагайте на меня больших надежд, – поспешно предупредил директор. – Эти нейтринные иглы… Это было для всех как гром средь ясного неба. Никто и представить себе не мог чего-либо подобного. Комлин здесь пионер, первый в мире. Так что это может оказаться не под силу и мне.
Директор ушел.
Может быть, записи Комлина помогут? Инспектору очень хотелось, чтобы они помогли. Он представил себе Комлина с обоймой нейтринных присосков на голом черепе, взвешивающего склеенные спички. Нет, это не акупунктура. Это что-то совсем новое, и Комлин, видимо, сам не верил себе, если проводил такие страшные опыты над собой, таясь от товарищей.
Славное время, хорошее время. Четвертое поколение коммунистов. Смелые, самоотверженные люди. Они по-прежнему не способны беречь себя, напротив – они с каждым годом все смелее идут в огонь, и требуются огромные усилия, чтобы сдержать этот океан энтузиазма в рамках мудрой экономии. Не по трупам своих лучших представителей, а по следам могучих машин и точнейших приборов должно идти человечество к господству над природой. И не только потому, что живые могут сделать много больше, чем сделали мертвые, но и потому, что самое драгоценное в мире – это Человек.
Инспектор тяжело поднялся и побрел к двери. Передвигался он без торопливости. Это, во-первых, было у него в крови, во-вторых, сказывался возраст, а в-третьих – нога.
«Ноют старые раны», – бормотал он себе под нос, когда ковылял через пустую приемную директора, сильно припадая на правую ногу.
3
Ранним утром следующего дня, как раз в тот час, когда врачи, так и не сумевшие разобраться в причинах заболевания, с радостью отметили, что к больному Комлину возвращается речь, – именно в этот час Рыбников и Леман снова сидели в директорском кабинете за огромным пустынным столом. Инспектор держал на коленях блокнот, перед директором лежала пачка бумаг – записки, диаграммы, чертежи и даже рисунки, – рабочие записи Андрея Андреевича Комлина.
Директор говорил быстро, иногда бессвязно, уставившись покрасневшими от бессонной ночи глазами куда-то сквозь инспектора и иногда останавливаясь, словно прислушиваясь с изумлением к собственным словам. Инспектор слушал, и связь событий становилась для него все более понятной. Вот что он узнал.
Облучением мозга нейтринными пучками Комлин занялся не случайно. Во-первых, этот вопрос был совершенно неясен. Методика получения пучков нейтрино «практической» плотности была разработана совсем недавно, и, получив нейтринный генератор, Комлин решил немедленно опробовать его.
Комлин многого ждал от этих опытов. Излучения высоких энергий (нуклоны, электроны, гамма-лучи) нарушают молекулярную и внутриядерную структуру белков мозга. Они разрушают мозг. Они не способны давать каких-либо изменений в организме, кроме болезненных, патологических. Эксперимент подтверждает это. Другое дело – нейтрино, крохотная, лишенная электрического заряда элементарная частичка без массы покоя. Комлин рассчитывал, что воздействие нейтрино не вызовет ни взрывных процессов, ни молекулярной перестройки, что нейтрино будет вызывать в ядрах мозговых белков умеренное возбуждение, будет усиливать ядерные поля и, быть может, вызовет в мозговом веществе совершенно новые, не известные еще науке силовые поля. Как оказалось, все предположения Комлина блестяще подтвердились.
