– Какие там спецкостюмы!.. – Дауге махнул рукой. – От этого, Алексей, никакие костюмы не спасут. Энергии в миллионы электронвольт! Но, к счастью, все позади…
– Пока еще не все, – сказал Ермаков.
– А что такое?
– В рубке до сих пор мигают индикаторы.
Юрковский живо обернулся к нему:
– Мигают?
Ермаков кивнул.
– Мигают, черт бы их взял, – подтвердил Богдан.
– Сильно?
– Да нет, этак на одну сотую рентгена. Но все-таки мигают…
– Значит, извержение еще не прекратилось… А ведь мы летим как раз около оси протонного пучка… – Дауге с озабоченным видом замолчал.
– Никуда не годится! – Юрковский с видом учителя, уличившего ученика в ошибке, покачал головой. – Солнце вращается, и место извержения давно переместилось в сторону. Нет, здесь что-то другое…
– Наведенная радиация, – сказал Ермаков.
– Ну конечно! – обрадовался Дауге. – Этого и следовало ожидать. Под воздействием протонной бомбардировки часть атомов в толще стен «Хиуса» стала радиоактивной, только и всего…
– Хорошенькое «только и всего»! С этим будет такая возня…
– Не думаю, – возразил Спицын. – Ведь радиация не очень сильная, допустимую дозу не превышает.
– Хорошо еще, что сверху нас прикрыл «Мальчик», – осмелился вставить свое слово Быков.
– Да, «Мальчик»… – Ермаков подумал. – Ведь «Мальчик» тоже может оказаться зараженным. Это было бы неприятно.
– Сделаем вылазку, проверим? – предложил Юрковский.
– Только после того, как повернемся зеркалом к Солнцу. Примерно через двое суток.
– Подумать только, – проговорил Дауге, который, видимо, все еще осмысливал пережитое, – если бы эта гадость длилась еще несколько минут, все было бы кончено! «Хиус» с мертвым экипажем!
– И через пятьдесят часов мы раскаленным облаком врезаемся в Солнце…
– Такие похороны не снились ни одному викингу! – торжественно сказал Юрковский. – Иногда мне чертовски жаль, что я не поэт…
– Лучше уж без похорон, – заметил Михаил Антонович. – Мне кажется, что, как ни увлекательна эта перспектива, нам следует сначала выполнить свою задачу.
– Мертвый планетолет с мертвым экипажем… – Богдан посмотрел на Ермакова. – Такие уже есть, не так ли, Анатолий Борисович?
– Межпланетные «Летучие голландцы»…
– Что с ними случилось? – с понятным любопытством осведомился Быков.
– Разные причины… Болезни, вывезенные с других планет, такие же вот вспышки на Солнце…
Разговор этот происходил в кают-компании. Юрковский сидел верхом на стуле, положив локти на его спинку, и поглядывал на собеседников красивыми блестящими глазами. Дауге ходил из угла в угол, останавливаясь время от времени у стола, чтобы взять из вазы ломтик засахаренного лимона и покряхтеть, поглаживая поясницу. Спицын и Быков устроились на диване. Ермаков, только что сменившийся с вахты, сидел в кресле у книжного шкафа, а Михаил Антонович, собравшийся в рубку, стоял в дверях.
– Да, это ужасная штука, – вздохнул Дауге. – Планетолет с экипажем мертвецов…
– Гм… – Ермаков взглянул на часы, затем на Михаила Антоновича. – Иногда это, несомненно, случалось, потому что пилоты слишком полагались на точность автоматического управления.
Михаил Антонович запылал от смущения, кашлянул и поспешно вышел. Юрковский рассмеялся, скаля белые зубы:
– Пойдем-ка и мы, Иоганыч, работать, а то ты ненароком все конфеты слопаешь.
– Зависть все, – покачал головой Дауге. – Зависть и жадность. У меня после инъекции болит поясница, понял? Неужели нельзя человеку немного утешиться? Ладно, идем. К тебе?
– И я, пожалуй, пойду посплю перед вахтой, – сказал Богдан. – Ты не пойдешь, Алексей Петрович?
– Нет, посижу здесь, почитаю.
Юрковский, Богдан и Дауге ушли, и Быков углубился в растрепанный сборник статей по радионаведению в астронавтике.
Жизнь на планетолете шла своим чередом. Ермаков вел наблюдение за работой фотонной техники и разрабатывал совместно со штурманом какую-то проблему новой космогации; геологи в сотый раз пересматривали программу исследовательских работ на Голконде; Быков читал книги по астрономии; Богдан Спицын все свободное время возился с радиоаппаратурой.
Однажды Богдан позвал всех к рубке.
– Слушайте! – сказал он, счастливо улыбаясь. – Говорит Марс, Песчаная Бухта. Это для нас.
«…очень недолго, – говорил высокий веселый женский голос. – И вот в долине, закрытой от холодных бурь отрогами Срединного Хребта, мы обнаружили мелководные озера и обширные луга, словно из детской сказки. Ах, товарищи, если бы вы знали, какая это красота! Вы поднимаетесь на вершину холма и видите: лиловая гладь озера, неподвижная, как зеркало, необыкновенный ковер высоких оранжевых трав и огромных ярко-зеленых цветов, и над всем этим – темно-фиолетовое небо. Нам хотелось сорвать с себя скафандры…»
Быков видел, как на лицах товарищей восторг и радость борются с недоверием, губы их сами собой раздвигаются в счастливые улыбки, глаза загораются мягкими теплыми огоньками.
– Это Марс! – прошептал Дауге. – Ребята, подумайте, это Марс, мертвый Марс!
«…Мы назвали эту долину «Долиной Хиуса», в вашу честь. Мы не можем поднести вам воды из ее озер, цветов с ее полей, мы не можем, к сожалению, даже показать вам ее, но пусть она носит имя вашего корабля, отважные друзья наши! Вот… Одну минуту… Нам пора заканчивать. До свидания, желаем вам всем удачи – тебе, Анатолий Ермаков, тебе, Владимир Юрковский, тебе, Михаил Крутиков, тебе, Богдан Спицын, тебе, Григорий Дауге, и тебе, Алексей Быков…»
В этот день за обедом Юрковский, Дауге и Спицын долго говорили, перебивая друг друга, о своих походах на Марсе.
Прошло пятьдесят пять часов полета, и Ермаков объявил, что наступило время повернуть «Хиус» зеркалом к Солнцу и начать торможение. Скорость планетолета к этому моменту достигала тысячи двухсот километров в секунду. В течение последующих сорока часов «Хиус» должен был двигаться с отрицательным ускорением относительно Солнца, чтобы прийти к месту встречи с Венерой с нулевой скоростью.
Все это Дауге торопливо объяснил Быкову, пока они готовили кают-компанию к повороту: задраивали книжный шкаф и буфет, убирали все, что могло падать и сдвигаться с места. Затем по команде из рубки все прикрепились к креслам ремнями.
Быков ждал ощущений, похожих на те, которые ему пришлось испытать во время пробега «Мальчика», но все обошлось гораздо проще. Благодаря необыкновенному искусству Спицына планетолет перевернулся плавно, быстро. Секундное состояние невесомости прошло почти незамеченным. Сидевшим в кают-компании показалось только, что пол под ними взмыл вбок, на мгновение остался в вертикальном положении и снова плавно встал на свое место.
