Окружив его с трех сторон, серые были вынуждены остановиться. Один из них неудачно стал спиной к Румате, и Румата, перегнувшись через стол, схватил его за шиворот, опрокинул на спину в блюда с объедками и стукнул ребром ладони ниже уха. Серый закрыл глаза и замер. Барон вскричал:
– Прирежьте его, благородный Румата, а я прикончу остальных!
Он их всех поубивает, с неудовольствием подумал Румата.
– Слушайте, – сказал он серым. – Не будем портить друг другу веселую ночь. Вам не выстоять против нас. Бросайте оружие и уходите отсюда.
– Ну вот еще, – сердито возразил барон. – Я желаю драться! Пусть они дерутся! Деритесь же, черт вас подери!
С этими словами он двинулся на серых, все убыстряя вращение меча. Серые отступали, бледнея на глазах. Они явно никогда в жизни не видели грузового вертолета. Румата перепрыгнул через стол.
– Погодите, мой друг, – сказал он. – Нам совершенно незачем ссориться с этими людьми. Вам не нравится их присутствие здесь? Они уйдут.
– Без оружия мы не уйдем, – угрюмо сообщил один из лейтенантов. – Нам попадет. Я в патруле.
– Черт с вами, уходите с оружием, – разрешил Румата. – Клинки в ножны, руки за головы, проходить по одному! И никаких подлостей! Кости переломаю!
– Как же мы уйдем? – раздраженно осведомился длиннолицый капитан. – Этот дон загораживает нам дорогу!
– И буду загораживать! – упрямо сказал барон.
Молодые аристократы обидно захохотали.
– Ну хорошо, – сказал Румата. – Я буду держать барона, а вы пробегайте, да побыстрее, – долго я его не удержу! Эй, там, в дверях, освободите проход!.. Барон, – сказал он, обнимая Пампу за обширную талию. – Мне кажется, мой друг, что вы забыли одно важное обстоятельство. Ведь этот славный меч употреблялся вашими предками только для благородного боя, ибо сказано: «Не обнажай в тавернах».
На лице барона, продолжавшего вертеть мечом, появилась задумчивость.
– Но у меня же нет другого меча, – нерешительно сказал он.
– Тем более!.. – значительно сказал Румата.
– Вы так думаете? – Барон все еще колебался.
– Вы же знаете это лучше меня!..
– Да, – сказал барон. – Вы правы. – Он посмотрел вверх, на свою бешено работающую кисть. – Вы не поверите, дорогой Румата, но я могу вот так три-четыре часа подряд – и нисколько не устану… Ах, почему она не видит меня сейчас?!
– Я расскажу ей, – пообещал Румата.
Барон вздохнул и опустил меч. Серые, согнувшись, кинулись мимо него. Барон проводил их взглядом.
– Не знаю, не знаю… – нерешительно сказал он. – Как вы думаете, я правильно сделал, что не проводил их пинками в зад?
– Совершенно правильно, – заверил его Румата.
– Ну что ж, – сказал барон, втискивая меч в ножны. – Раз нам не удалось подраться, то уж теперь-то мы имеем право слегка выпить и закусить.
Он стащил со стола за ноги серого лейтенанта, все еще лежавшего без сознания, и зычным голосом гаркнул:
– Эй, хозяюшка! Вина и еды!
Подошли молодые аристократы и учтиво поздравили с победой.
– Пустяки, пустяки, – благодушно сказал барон. – Шесть плюгавых молодчиков, трусливых, как все лавочники. В «Золотой Подкове» я раскидал их два десятка… Как удачно, – обратился он к Румате, – что тогда при мне не было моего боевого меча! Я мог бы в забывчивости обнажить его. И хотя «Золотая Подкова» не таверна, а всего лишь корчма…
– Некоторые так и говорят, – сказал Румата. – «Не обнажай в корчме».
Хозяйка принесла новые блюда с мясом и новые кувшины вина. Барон засучил рукава и принялся за работу.
– Кстати, – сказал Румата. – Кто были те три пленника, которых вы освободили в «Золотой Подкове»?
– Освободил? – Барон перестал жевать и уставился на Румату. – Но, мой благородный друг, я, вероятно, недостаточно точно выразился! Я никого не освобождал. Ведь они были арестованы, это государственное дело… С какой стати я бы стал их освобождать? Какой-то дон, вероятно, большой трус, старик книгочей и слуга… – Он пожал плечами.
– Да, конечно, – грустно сказал Румата.
Барон вдруг налился кровью и страшно выкатил глаза.
– Что?! Опять?! – заревел он.
Румата оглянулся. В дверях стоял дон Рипат. Барон заворочался, опрокидывая скамьи и роняя блюда. Дон Рипат значительно посмотрел в глаза Руматы и вышел.
– Прошу прощенья, барон, – сказал Румата, вставая. – Королевская служба…
– А… – разочарованно произнес барон. – Сочувствую… Ни за что не пошел бы на службу!
Дон Рипат ждал сразу за дверью.
– Что нового? – спросил Румата.
– Два часа назад, – деловито сообщил дон Рипат, – по приказу министра охраны короны дона Рэбы я арестовал и препроводил в Веселую Башню дону Окану.
– Так, – сказал Румата.
– Час назад дона Окана умерла, не выдержав испытания огнем.
– Так, – сказал Румата.
– Официально ее обвинили в шпионаже. Но… – Дон Рипат замялся и опустил глаза. – Я думаю… Мне кажется…
– Я понимаю, – сказал Румата.
Дон Рипат поднял на него виноватые глаза.
– Я был бессилен… – начал он.
– Это не ваше дело, – хрипло сказал Румата.
Глаза дона Рипата снова стали оловянными. Румата кивнул ему и вернулся к столу. Барон доканчивал блюдо с фаршированными каракатицами.
– Эсторского! – сказал Румата. – И пусть принесут еще! – Он откашлялся. – Будем веселиться. Будем, черт побери, веселиться…
…Когда Румата пришел в себя, он обнаружил, что стоит посреди обширного пустыря. Занимался серый рассвет, вдали сиплыми голосами орали петухи-часомеры. Каркали вороны, густо кружившиеся над какой-то неприятной кучей неподалеку, пахло сыростью и тленом. Туман в голове быстро рассеивался, наступало знакомое состояние пронзительной ясности и четкости восприятия, на языке приятно таяла мятная горечь. Сильно саднили пальцы правой руки. Румата поднес к глазам сжатый кулак. Кожа на косточках была ободрана, а в кулаке была зажата пустая ампула из-под каспарамида, могучего средства против алкогольного отравления, которым Земля предусмотрительно снабжала своих разведчиков на отсталых планетах. Видимо, уже здесь, на пустыре, перед тем как впасть в окончательно свинское состояние, он бессознательно, почти инстинктивно высыпал в рот все содержимое ампулы.
Места были знакомые – прямо впереди чернела башня сожженной обсерватории, а левее проступали в сумраке тонкие, как минареты, сторожевые вышки королевского дворца. Румата глубоко вдохнул сырой холодный воздух и направился домой.
Барон Пампа повеселился в эту ночь на славу. В сопровождении кучи безденежных донов, быстро теряющих человеческий облик, он совершил гигантское турне по арканарским кабакам, пропив все, вплоть до роскошного пояса, истребив неимоверное количество спиртного и закусок, учинив по дороге не менее восьми драк. Во всяком случае, Румата мог отчетливо вспомнить восемь драк, в которые он вмешивался, стараясь развести и не допустить смертоубийства. Дальнейшие его воспоминания тонули в тумане. Из этого тумана всплывали то хищные морды с ножами в зубах, то бессмысленно-горькое лицо последнего безденежного дона, которого барон Пампа пытался продать в рабство в порту, то разъяренный носатый ируканец, злобно требовавший, чтобы благородные доны отдали его лошадей…
