Со времени первой встречи Павликов и Юрисима далеко продвинулись в изучении и приятии культур друг друга. Так именно сейчас друзья бодро шуровали ложками в одном котелке, в котором говяжья тушенка прекрасно уживалась с сушеными сливами, гречневая лапша – с гороховым концентратом, а соевый соус – с лавровым листом. При этом оба ротных отламывали большие куски от буханки ржаного хлеба, или наперебой брали из судка кусочки светлого мисо.
– Мы с тобой, Анатону-сан, – сообщил Тадаеси, откладывая в сторону ложку, – добрые друзья и можем позволить себе сидеть у горшка
[420].
– Эт-то точно, – Антон облизал ложку и сунул ее за голенище сапога. – Ну, что, Тадаеси-сан, пора и чайку?
Где-то ухнул шестнадцатидюймовый снаряд японского линкора, и земля чуть заметно вздрогнула. Не обращая на это ни малейшего внимания, Павликов вырубил крепкую ветку с крючковатым сучком и аккуратно снял висевший над маленьким костерком чайник с огня. Юрисима вытащил из ранца небольшую лаковую коробочку, раскрыл ее и достал оттуда несколько пакетиков из полупрозрачного шелка:
– Какой чай будем пить сегодня, Анатону-сан? Русский или японский?
Прежде чем ответить, Павликов прихлопнул у себя на шее нахального москита, затем вытер подаренным Тадаеси шелковым платком лицо и шею.
– Жара, как в бане, – сказал он и снова протер лицо от пота. – Давай японский, он, говорят, лучше жажду утоляет.
Название «японский чай» изрядно потеснило «зеленый чай» в русском языке. Да и в самом деле, не такой уж он и зеленый, если разбираться всерьез. А «русский чай» прочно обосновался в японском – до этого там даже не было определения для «черного чая»…
В больших кружках заваривались пакетики зеленого чая, Павликов вытащил завернутый в вощеную рисовую бумагу колотый сахар, а Юрисима – картонную коробочку с мидзуекан
[421]. В этот момент снова грохнуло, и снова чуть вздрогнула земля…
– Кучно бьют, – лениво заметил Антон.
– Пристрелялись, – подтвердил Тадаеси.
– Похоже, что нам надо поторапливаться, дружище. Сейчас ваши морячки закончат, и наша работа начнется, – и Павликов принялся ожесточенно дуть на обжигающий напиток.
Юрисима сунул в рот кусок сахару и сделал большой глоток чая. Подышал ртом, пережидая ожог, и уже собрался было повторить, как на поляну выскочил худой жилистый японский солдат. Это был вестовой роты Кендоро.
– Товарищи тюи, товарищи тюи, – зачастил он. – По радио передали сигнал «Орхидеи еще не зацвели»! «Не зацвели еще орхидеи»!
– Эх ты ж …! – выдохнул старший лейтенант Павликов, с сожалением выплеснул чай на землю и сунул кружку в котелок. – Пошли, братишка, труба зовет!
Юрисима подхватил свой вещмешок, затем вылил чайник в костер и заторопился за своим другом.
На самой границе опушки, в густых, переплетенных лианами зарослях пряталась техника второй роты. К изумлению советского командования, японские товарищи настояли на использовании в Малайской десантной операции только легкой техники. И неважно, если она была устаревшей – основное ограничение накладывалось по весу. Скрепя сердце Конев отдал приказ вывести из состава 4-й механизированной дивизии все сорокатонные ИСы, которых сменили более легкие ветераны Т-28АМ и даже специально разработанные плавающие танки КН-1Д
[422], чей малый вес позволял доставлять их даже на внешней подвеске тяжелых самолетов и вертолетов. Что, естественно, повлекло за собой изменение в штатном расписании частей и подразделений.
В отличие от обычной – континентальной, вторая рота имела в своем составе не один, а два танковых взвода, при сохранении трех остальных взводов в полном составе. Шесть «каэнок» – на армейском арго, «коников» – давали некоторую надежду, что мощный залп шести 85-мм орудий хоть как-то компенсирует тонкую, противопульную броню. Кроме них в роту входили обычные для механизированных войск взвод БА-12
[423] и мотоциклов со станковыми гранатометами, а также два взвода мотопехоты на БТР-40 – здоровенных восьмиколесных чудовищ с гробообразными, открытыми сверху корпусами и двумя пулеметами – обычным и крупнокалиберным – на вертлюгах.
Японская мотопехота была оснащена значительно скромнее: один взвод имел на вооружении семитонные бронетранспортеры на базе снятого с вооружения танка «Ха-Го», остальные – грузовики «Ниссан 80», трехколесные мотоциклы «Куроган» и велосипеды.
Павликов угнездился в башне головного «коника» второго взвода, подключил шлемофон к радиосети и поинтересовался:
– Хризантема-один, я – Береза-два. Тадаеси-сан, ты там как?
– Очень хорошо, Береза-два-сан, – прохрипело в наушниках. – Пускай своих.
Коротенькую колонну возглавили японские мотоциклисты. Их трехколесные мотоциклы не имели пулеметов, но зато все пятеро членов экипажа каждого были вооружены русскими автоматическими карабинами АК и реактивными гранатометами. Кроме того, на двух мотоциклах стояли «Абакан-го» – японская лицензионная копия советской легкой рации «Абакан».
Яростно треща моторами, «Куроганы» углубились в джунгли. Следом за ними шли КН-1Д первого взвода и бронеавтомобили, затем – русские и японские мотострелки, и замыкали небольшую колонну танки второго взвода.
Мотаясь внутри бронированной коробки танка, старший лейтенант Павликов негромко, но прочувствованно поминал тихим незлым словом местную жару и влажность, конструкторов, спроектировавших танк «Кирилл Новиков первый, десантный», рабочих, выпустивших его, малайские джунгли и англичан, додумавшихся здесь обосноваться. При этом он ухитрялся наблюдать за дорогой и попутно давить москитов, пробравшихся в танк.
– Береза-два-сан, Береза-два-сан! – внезапно ожила рация. – Анатону-сан, почтеннейше сообщаю, что моих мотоциклистов обстреливают!
Именно в этот момент танк особенно сильно тряхнуло, и Павликов здорово приложился лбом к окулярам командирского перископа.
